Шрифт:
Вечером гуляем с Кириллом Георгиевичем по цветущему, благоухающему Ботаническому саду. Долго сидим на лавочке на берегу Днепра. Неожиданно он говорит:
– Я волнуюсь за тебя.
– А что случилось?
– Меня волнует, что когда-нибудь ты останешься одинока, без друзей. Среди твоих друзей почти нет твоих ровесников.
– Ну, и что? Зато мне с вами интересно.
– Но мы все старые, мы рано или поздно уйдём…
– Это вы – старые?! И ты, и Каптерев, и Людмила Фёдоровна, и Пресман – вы моложе двадцатилетних! Не хочу никаких ровесников, и говорить на эту тему не хочу. ВЫ БУДЕТЕ ВСЕГДА! Никто из вас не умрёт, это невозможно, ведь я люблю вас!
Он улыбался сдержанно, он не спорил. Я вообще не слышала никогда, чтобы Кирилл Георгиевич с кем-нибудь спорил, кому-нибудь что-то доказывал, навязывал… Он может только улыбнуться, и улыбкой, мягкой, ироничной или насмешливой, высказать своё отношение. Да ещё вопросом: «Ты так думаешь?»
Он усмехнулся…
– И всё же, я, как твой крёстный, хотел бы, чтобы у тебя были друзья-ровесники.
– Но мне интереснее всего с вами! Что же я могу поделать?
Привет, Питер! Мы ещё с тобой не знакомы. Но я уже заранее люблю тебя. Потому что Мой Клоун любил тебя. И ты любил Моего Клоуна. Значит, ты хорошо разбираешься в тонких материях…
Здесь, в Ленинграде, Леонида Енгибарова назвали лучшим артистом года. Это было шесть лет назад, в середине шестидесятых. Здесь к нему за кулисы пришёл великий французский мим Марсель Марсо – пришёл как к равному. И подарил ему свою пантомиму «Клетка». (Вот какие подарки делают мимы друг другу!)
Я не буду расспрашивать у прохожих, как мне найти цирк. Я знаю, что я обязательно приду к цирку, без чьих-либо подсказок… Ноги сами приведут меня. Это – свойство моих ног: приходить к цирку. Находить дорогу к цирку в любом городе.
Так и случилось. Бредя по безлюдным набережным и пустынным мостам, я вдруг увидела его… И долго стояла на том мосту, с которого его было видно лучше всего. Представления в этот вечер не было. Потому что сезон был закрыт. Но для меня шло представление, предназначенное только мне одной…
Ах, этот цирк на Инженерной! Он Вас приветствовал не раз… На том мосту, что я сейчас Стою, – стояли Вы, наверно… Теперь какой печальный Рыжий В манеж на зонтике летит?… Куда б ни шла, – всё Вас я вижу, Судьбы недолгий фаворит. Вот забрела в туман неверный На берега чужой Невы… И сразу – цирк на Инженерной, И снова – Вы, и всюду – Вы… Как медленны, пустынны, зыбки Каналов лёгкие тела… А мне без грустной той улыбки Теперь ни света, ни тепла…А ещё был Летний сад с зыбкими туманами нежных статуй, была Зимняя канавка с влюблёнными парочками у парапета…
Зимняя канавка, маленькая ранка в сердце – расставание с тобой. Ты – приют влюблённых. Оттого мне больно, что моей не стала ты судьбой. Так уж странно вышло… Только сумрак дышит… Рядом – ты, канавка, Только ты. Мы здесь не встречались. Это показалось, что мелькнули милые черты…Находившись до головокружения, забредаю на крышу. Она мне приглянулась, и я решила пересидеть на ней остаток ночи. Сижу, прислонившись к печной трубе, и смотрю на занимающуюся зарю… Точнее – на две зари – одна гаснет, гаснет и никак не погаснет… а другая медленно разгорается… и никак не разгорится в полную силу…
Никого у меня в этом городе нет. Впрочем, есть подруга детства, которая учится здесь в институте, завтра я попробую разыскать её. А пока – у меня эта заря, и полная свобода -идти куда хочу. Хорошо, что мы расстались с Неструевой в первые же минуты по приезде в Питер. «Ах, какой дом! какой балкончик! какая подворотня!» – на каждом шагу восклицала я, как только мы вышли на Невский, и я то и дело останавливалась, любуясь, ведь я была в Питере впервые, а Танюшку это почему-то раздражало, она злилась на меня и мешала моей радости.
– Тань, смотри, какая башенка!
– Да видала я уже это всё! – огрызнулась она. У неё случалось порой мрачное настроение, без всякой видимой на то причины.
– Тогда так: встречаемся через два дня на вокзале. Пока!
Я развернулась и пошла от неё в противоположную сторону, не оглядываясь.
У Неструевой был адрес каких-то знакомых, где можно было переночевать. У меня ни знакомых, ни адреса не было. Но меня это не беспокоило. Какое это наслаждение: бродить по чужому городу в одиночестве… идти, куда тебя несут ноги… слушаться только свого настроения… ни от кого не зависеть, смотреть на этот дом, сколько хочу, стоять на этом мосту, сколько хочу… Одиночество – это такое благо! (Иногда). Это такой тихий праздник, без единого лишнего слова.