Руки и ноги у меня отекли, раздувшись вдвое против обычного. Волосы повисли прядями, по ним тек пот. Сердце колотилось, отдаваясь в ушах. Я еле двигалась, по большей части лежала на диване как парализованная. С трудом дотащилась до веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Оно так раскалилось на ветру, что могло, наверное, загореться.

Жара была мучительной для всех нас. Но особенно скверно приходилось Клео. Ее черная шкурка поглощала тепло и распространяла его по всему телу, подобно миниатюрной системе центрального отопления. Наша кошка, для которой всегда любимым удовольствием было греться у камина, сейчас валялась на боку, как неживая, вытянув негнущиеся лапы и свесив язык, как сигнал о капитуляции.

Жаркие дни наступили и ушли, а болезнь Роба тем временем прогрессировала, изнуряя его и лишая последних сил. Приступы становились все более частыми и сильными. В двадцать четыре года он получил диплом инженера, но говорить о нормальной работе было немыслимо. Я с ужасом осознала, насколько он ослабел, когда мы как-то с ним вышли, точнее, попробовали прогуляться, — он мог пройти без отдыха только от одного фонарного столба до другого. Гастроэнтеролог, который им занимался, сказал нам, что дозы стероидов, которые принимает Роб, непомерно высоки и так дальше продолжаться не может. Роб согласился обратиться в хирургическую клинику.

Меня много что беспокоило в жизни Роба, в частности невозможность полноценно общаться со сверстниками. Школьные и университетские друзья остались в Новой Зеландии, а здесь, в Австралии, он не знал практически никого из ребят своего возраста. Как-то я поделилась этим с Труди, одной из мамаш в школе Катарины, и вскоре она зашла к нам в гости со своей племянницей Шантель. Прелестная яркая брюнетка, Шантель, казалось, заполнила нашу кухню своей кипучей энергией. Забавно, что, увидев ее, я ощутила то же странное чувство узнавания, что при первой встрече с Филипом. Я отнесла это на счет ее общительности. Она была из тех людей, рядом с которыми чувствуешь себя легко. Шантель пригласила Роба на футбольный матч и познакомила со своим младшим братом Дэниелом. Я почти наверняка знала, что Робу понравилась девушка, но рассчитывать на что-то большее, чем дружба, не приходилось. Уж во всяком случае, не накануне серьезнейшего хирургического вмешательства, а сейчас речь шла именно об этом.

Я места себе не находила от беспокойства. Меня пугала, смертельно пугала одна мысль о том, что Робу придется вынести такую тяжелую операцию. Никому не хочется, чтобы его дитя страдало. А вдруг операция пройдет неудачно? С другой стороны, если не делать операцию, тогда перед Робом маячила еще более зловещая перспектива. Одного взгляда на его лицо, бледное, отечное из-за сумасшедших доз гормонов, было достаточно, чтобы меня убедить. Я вдруг ясно поняла: он же умирает на наших глазах.

Как-то утром, открыв кухонную дверь, я обнаружила взъерошенного птенца дрозда. Он был оглушен и лежал на спине посреди кирпичной дорожки. Клео теряла хватку. Еще совсем недавно она разила наповал и не допускала таких промахов. Птенец открыл блестящие глаза и испуганно озирался. На заборе прямо над местом происшествия сидели родители, взрослые птицы. Они подняли страшный гомон, на который я, собственно, и вышла.

Клео подбиралась, готовая нанести решающий удар, а у меня от возмущения даже мурашки побежали по коже. Как это так? Как может она, такая любящая и ласковая, быть хладнокровной убийцей, разрушителем семей? Наконец у меня появилась возможность хоть раз помешать ей совершить ритуальное убийство. В сердцах я подхватила кошку и унесла ее в дом, громко захлопнув за собой дверь.

Все утро мы с Клео наблюдали в окно, как взрослые птицы снуют между разросшимся кустом камелии и забором. В их резких криках слышалось отчаяние. Я понимала, как они страдают, призывая своего птенца не сдаваться и бороться за жизнь. Теперь им хотя бы не приходится в бессилии наблюдать, как над их ребенком измывается хищник. В то же время эти два коротких слова «хотя бы» всегда несут с собой мрачную тень ужаса.

Клео была в ярости из-за моей сентиментальности. «Такова природа, дура ты несчастная, — казалось, говорила она. — А ты только все портишь. Дай же мне выйти и добить его».

Я не выпустила ее во двор и на следующее утро. Птенец неподвижно лежал на том же месте. Глаза его затянулись пленкой, сжатые лапки были воздеты вверх, словно он о чем-то вопрошал. К моему изумлению, обе взрослые птицы все еще несли караул, сидя на кусте камелии и недоверчиво поглядывая на трупик. Я и подумать не могла, что птицы могут тосковать по умершим детям точно так же, как тоскуют люди. Сэм часто повторял мне, что мир животных намного сложнее и прекраснее, чем думают люди, что мы их просто не понимаем.

Наблюдая за печальной сценой из соседнего окна, Клео с царственным равнодушием вылизывала лапы. В этот момент я даже не могла заставить себя ее любить.

Причины, по которым в организме развиваются язвенный колит и его грозная родственница — болезнь Крона, до конца неясны. Никто не знает, почему это жестокое изъязвление кишечника особенно часто поражает молодых людей от пятнадцати до тридцати пяти лет (хотя в случае с Робом я не могла отделаться от чувства, что тут дали себя знать все переживания и страдания, связанные с Сэмом). И эффективного лечения пока тоже не выдумали, кроме хирургической операции по удалению кишечника.