Таким образом, послал он наперед в Астрахань с нарочным письмо, а к кому, она не знает; а потом вскоре и сами отправясь из Испагани поехали прямо в тот город, взяв сию дорогу для того, что он не хотел ехать через Турцию. Няньку свою Катерину оставила она в Персии, по причине ее болезни, в одной из деревень Галиевых. Хотя они с собой из Испагани вывезли, для услуги им, персиян немалую свиту, но, не доезжая до Астрахани, Гали всех их отпустил назад, а вместо того взял двух человек русских.

В Астрахань приехали они в 1769 году. Гали под именем персидского дворянина Крымова, а ее называл своею дочерью. Тамо они были не более, как два дня, а оттуда, переодев ее в мужское платье, поехали в Россию через разные города, в которых Гали останавливающим их показывал бумаги, о коих она думает, что это был пашпорт, а откуда он его получил, не знает.

По приезде в Петербург ночевали они только одну ночь в неизвестном ей доме, а может быть, это было и в трактире. Из Петербурга поехали они в Ригу, а оттуда в Кенигсберг, в котором жили шесть недель и где вышереченные двое провожатых приняли прусскую службу, а Гали, на место их, в услужение нанял других человек шесть.

Из Кенигсберга приехали они в Берлин и пробыли в сем городе шесть недель.

Значит, снова Россия. На этот раз с переодеваниями, сменой имен, переменой прислуги, подложными паспортами. В интерпретации неизвестной это не похоже на попытку оказаться на русских землях с далеко идущими планами. Скорее — спешно попасть во владения Фридриха II: никаких остановок в пути — и сразу шесть недель в Кенигсберге. Только в таком случае имело смысл отказаться от кратчайшего и в конечном счете более безопасного пути в Европу через Турцию. И другое соображение — количество паспортов и границ. На пути в Пруссию через Россию достаточно было одного. К тому же, по утверждению неизвестной, русский паспорт можно было приготовить заранее.

И новая опасность лишних подробностей. Путь через европейские страны практически не был доступен проверке. Путь через Россию проверить ничего не стоило. Каждый переезд через границу требовал специальных прошений, документов, регистрации. Тем самым возникала дилемма: либо дворянин по фамилии Крымов с соответствующими провожатыми действительно пересек Россию в 1769 году, либо все показания неизвестной начинали выглядеть ложью.

Кстати, конец маршрута неизвестной: Ревель — Рига — Кенигсберг. В 1769 году в Ревеле находился на службе герцог Голштинский Вильгельм Август, который погиб при невыясненных обстоятельствах незадолго до ареста неизвестной, в Риге — назначенный Елизаветой генерал-губернатором Эстляндских земель герцог Голштинский Петр Август, в Кенигсберге — отец Вильгельма Августа, герцог Георг Людвиг Голштинский, бежавший из России при вступлении на престол Екатерины II. Впрочем, в 1769 году частый гость в Кенигсберге и Фридрих II. Как-никак город, бывшая резиденция прусских герцогов, совсем недавно был утерян и обретен вновь Пруссией.

Оттуда поехали в Лондон, где князь Гали, жив с нею несколько времени, сказал ей некогда, что получил из Испагани письма, по которым должен возвратиться в свое отечество, после чего вскоре и уехал. Сей человек богатейший был в Персии, и как в Индии и в Китае, так и в разных местах, чрез купцов интересован был в коммерции; торги его столь обширны, что у него кораблей было до шестидесяти. При отъезде своем из Лондона оставил он ей драгоценных камней, золота в слитках и деньгами великое число, так что она сама не только делала большие издержки, но и за других платила по сту тысяч гульденов долгу.

По отъезде его жила она в Англии пять месяцев…

После бесконечных мелочей детства и персидских лет поразительная краткость: ни имен, ни встреч, ни занятий. Это понятно с точки зрения неизвестной: в Европе все легче поддается проверке. Лучше уйти от всякой точности, не рисковать. Но совершенно непонятно с позиций следствия — почему же именно здесь, на более доступном материале, не добиваться ясности, не стараться доказать обмана и лжи?

По версии обвинения, неизвестная — госпожа де Тремуйль — оказывается в Лондоне весной 1771 года. В версии неизвестной — достаточно простого подсчета! — имеется в виду 1770 год. Формально разница невелика, но отсюда неизбежны иные связи, иной, более тесный характер контактов и знакомств.

Консул сэр Дик будет утверждать, что лицо неизвестной ему знакомо по Англии. Не значит ли это, что неизвестная действительно пробыла там достаточно долго и к тому же вращалась в определенных высокопоставленных кругах? Иначе где бы имел возможность достопочтенный сэр Дик наблюдать и запомнить в лицо не принятую в домах его круга искательницу приключений.

Другой англичанин, посол лорд Гамильтон, сначала без разговоров устроит неизвестной — графине Пиненберг — неаполитанский паспорт и только затем — мало ли как могут измениться для дипломата обстоятельства! — сообщит о встрече с ней Алексею Орлову. Под именем графини Пиненберг неизвестная не была в Лондоне. Остается думать, что Гамильтон знал ее в лицо и потому сразу же выполнил ее желание.

И разве проще вопрос о языке — на каком говорила неизвестная, откуда вообще европейские языки в совершенстве знала? Положим, немецкий был связан с детством в Голштинии. А английский? Французский? Само по себе умение держаться в светском обществе, которому не мог научить ни таинственный персидский князь, ни тем более нянька Катерина? И никаких недоумений, никаких вопросов следователя.

…А потом вздумалось ей ехать во Францию, где жила она около двух лет, называясь так, как и в Англии, персидскою принцессою Гали. В сие время была она в разных городах и селениях сего королевства и имела знакомство с людьми знатными, от коих принимала она очень хорошо; иногда некоторые ей выговаривали, что хотя она и скрывает настоящую свою природу, однакоже они знают, что она российская принцесса, дочь российской императрицы Елизавет Петровны, но она от того отрекалась.