В июле 1961 года мы гостили в Вешенской. Шолохов покорил нас своей непосредственностью, заботой и вниманием. Очарованный грузинскими лирическими песнями, Шолохов с увлечением (в который раз!) слушал Цицино Цицкишвили и Нателу Кирвалидзе, виртуозному исполнению которых аккомпанировал автор, талантливый композитор Сандро Мирианашвили. Во второй наш приезд в Вешенскую хозяев очаровало пение Венеры Майсурадзе и музыкальное сопровождение Медеи Гонглиашвили. Шолохов с удовольствием погружался в море чарующих грузинских мелодий.

Нас принимали в Вешенской так сердечно, что восхищенный Георгий Леонидзе сказал: «Только истинно великий человек, который и в гостеприимстве гений, мог оказать столь ласковый и сердечный прием…» Я осмелился тогда по аналогии с Горьким назвать Шолохова Гомером в прозе XX века. Георгию Леонидзе это сравнение очень понравилось, он даже несколько раз так и обратился к Шолохову.

Оригинальность – самая сильная внутренняя стихия его творческого духа, заложенная в его же естественности и простоте.

В июне 1961 года Шолохов вместе с Георгием Леонидзе и Давидом Мчедлишвили был моим гостем. Среди приглашенных было немало журналистов и фоторепортеров, которые не давали покоя автору «Тихого Дона». Его фотографировали во всех ракурсах – то в профиль, то в фас, а он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Но спустя некоторое время я убедился, что Шолохов – не любитель подобных церемоний и мирится с ними по мере необходимости. Когда, собираясь в Вардзию, мы вышли в боржомский парк, большая группа отдыхающих окружила писателя и попросила его сфотографироваться вместе с ними. Оказывается, они подкарауливали Шолохова, расставив повсюду «пикеты». Но он в очень вежливой форме отказался фотографироваться, сославшись на трудный день, который ему предстоял..

В тот вечер в моем доме разговор шел о прозе, затем перекинулся на общие литературные проблемы. Шолохов проявил при этом фундаментальные знания по грузинской литературе и искусству, что привело всех нас в восторг. Георгий Леонидзе не мог скрыть своей радости по поводу того, что такой большой писатель прекрасно знает не только Шота Руставели, Важа Пшавела, Илью Чавчавадзе, Акакия Церетели, но и разбирается в грузинском фольклоре. Этот вечер никогда не забудется…

Во время пребывания Шолохова в Грузии мы строго соблюдали традиции грузинского гостеприимства, но, когда приехали к автору «Тихого Дона» в Вешенскую, перед нами наполовину в шутку, наполовину всерьез встала «проблема»: кто же лучший хозяин?

В 20–30 километрах от Вешенской в просторной палатке на берегу реки Хопер, после рыбалки Шолохов устроил нам пир. Это было 21 июля 1961 года. Среди гостей находились крупный норвежский издатель с супругой, которые полностью разделяли наш восторг перед гостеприимством Шолохова. В тот день волшебные звуки грузинских мелодий в исполнении наших замечательных певцов разнеслись над донскими степями, где некогда жили бессмертные герои «Тихого Дона» и «Поднятой целины», где еще раньше мчали своих иноходцев правдивые сердцем люди, самоотверженные, бесстрашные казаки Разин и Пугачев. Было нечто прекрасное, патетически возвышенное и героически романтическое в этих встречах на берегу Хопра.

Не скрою, все это время меня не покидала мысль о том, что 27 июля должен состояться юбилей Важа Пшавела, что масса дел осталась незавершенной и доклад еще не написан. Шолохов все это знал. На следующий день, вечером, когда закончилась встреча с норвежским издателем, гостившим с супругой у писателя, Михаил Александрович неожиданно ввел меня в свой рабочий кабинет и сказал: здесь можно успеть написать несколько страниц. Я был покорен его чуткостью. Поблагодарив, сел за шолоховский стол и действительно стал писать. Однако больше двух страниц написать не смог. Но и это было немало. Во всяком случае, с помощью самого Шолохова главное оказалось сделанным: целина доклада была поднята – он был начат!

Во второй наш приезд в Вешенскую Шолохов организовал многочасовую прогулку по Дону. Он показал нашей делегации, куда, в отличие от первой, входили известный композитор Реваз Лагидзе и поэт Ираклий Абашидзе, деревню, где «жили» герои «Тихого Дона», – вот мой хутор Татарский, – сказал он. В течение всей этой прогулки Шолохов проявлял присущие ему чуткость и заботу.

На другой день мы осматривали хутор Кружилин, где он родился. К сожалению, дома, где Шолохов впервые открыл глаза, теперь уже нет. Другой же дом, где он провел свое детство, существует и поныне. Кружилинцы оказали нам большое гостеприимство, да и мы не остались у них в долгу, одарив их своей любовью, чувством братства и дружбы. Кружилинцы очень гордятся тем, что Шолохов был их односельчанином, мы же – тем, что он – наш личный друг.

А такие личности, как Шолохов, – люди особой судьбы; их талант рождает зависть у бездарных и посредственных писателей, за всю свою жизнь так и не создавших ничего значительного, а в искусстве клеветы превзошедших самих инквизиторов. Они существовали и тогда, когда понятия инквизиции еще не было, и прошло более десяти веков, прежде чем родился первый инквизитор. Именно они создали абсурдную легенду, будто Платон украл свои мудрые мысли у Моисея-пророка, что «Органон» Аристотеля не что иное, как индийское сочинение, которое завещал великому философу его дядя, а он выдал его за свое. И Шекспир тоже вор; ни одна трагедия не написана им, бездарным актером, неучем, выходцем из низов; все принадлежит перу графа P.M. Ретленда. И. Гегель – плагиатор, но от других литературных воров отличается тем, что является самым «мощным плагиатором». Инквизиторы заставили бегать по судам Ренэ Декарта, гениального Островского… Разве всех назовешь…