– Помогите!

Иисус наклонился ко мне и нежно погладил по лбу:

– Николай, неужели ты правда думаешь, что все настолько просто?

Я понятия не имел, о чем он говорит, но боль исчезла, и я смог перевести дух. Я, стеная, валялся на полу, Иисус выключил телевизор.

Солнце пригревало. Стояла середина августа. Мы вышли в поле, где мне наконец удалось спокойно вздохнуть. Я насторожился: казалось, он разочарован мной, но причины этого разочарования я не понимал. Я был уверен, что мой образ жизни стал лучше. Иисус наклонился и начал рвать одуванчики. Если бы я так не волновался, мне показалось бы забавным, что здоровый мужик собирает одуванчики. Сидя на корточках спиной ко мне, он спросил:

– Как тебе Тарм?

– Хорошо. Прекрасный город.

Он поднялся, держа в руках целый желтый букет:

– Да, замечательный. Он всегда таким был. Ты растолстел. – И он пошел дальше.

Я поплелся за ним, взглянув на свой живот:

– Да, есть немного.

С тех пор как я приехал в Тарм, я набрал десять килограммов, которые все сконцентрировались в моем животе, но прежде я был таким тощим, что меня это мало беспокоило.

– Так ты доволен своей жизнью в Тарме? Именно так все и должно быть?

Что-то было явно не по нему – никакого благодушия в его голосе не звучало. Я поторопился ответить:

– Не стоит придавать особого внимания тому, что произошло только что и всего лишь один раз.

– А почему это произошло?

Я надеялся, что это был последний и наиболее мучительный приступ судорог перед исчезновением узла, но никакой уверенности в этом у меня не было.

– Понятия не имею.

– Ага. Николай, ты приехал сюда, чтобы тебе было клево?

– Не только. Но я сильно изменился. Я стал безобидным. Наверное, это лучше, чем было.

– Но этого недостаточно.

Он замолчал.

Неприятное молчание продолжалось в течение нескольких минут. Машин совсем не было слышно – только шумел ветер да изредка доносилось мычание коровы. Это было настоящей пыткой: я знал, что сейчас что-то последует, и меня раздражало это ожидание. Наконец он нарушил молчание:

– Ты тот, кто ты есть. Ты совершил то, что совершил. И забыть об этом у тебя не получится.

– Вон как. И кто это сказал?

– Я говорю!

Я остановился и удивленно посмотрел на него. Черт возьми, что он о себе возомнил? Я отлично себя чувствую. Мне никогда не было так классно. Возможно, я не могу назвать себя счастливым, но мне и этого вполне хватало. Я не испытываю постоянной боли. Если бы боль возвращалась лишь раз в три месяца, мне было бы достаточно.

– У меня свой дом, у меня соседи, с которыми я могу поболтать. Я вызываю восхищение. А это немаловажно для меня. Это невероятно важно! – Я говорил очень самоуверенно.

– Ты не имеешь права останавливаться на этом.

– Но я теперь там, где должен быть.

Я злился. Отойдя от него довольно далеко, я подошел к лошади и погладил ее. Он тем временем терпеливо ждал. Постояв на месте, он наконец сам подошел к лошади и протянул ей листья одуванчиков. Лошадь подошла к нему и принялась жевать. Мне пришлось обернуться к нему.

– Я стал лучше. Я доволен.

– Да нет, ты не доволен. Просто ты об этом еще не знаешь.

– Я удовлетворен тем, что у меня есть. А в этом и заключается радость.

В животе у меня начало угрожающе бурчать. Это было предупреждением о подступающей боли. Надо было что-то предпринять сейчас же. Лошадь отошла от нас.

– Мне нужно, чтобы ты перестал радоваться тому, что тебя все удовлетворяет. Этого недостаточно. – Иисус говорил очень настойчиво.

– Но мне этого хватает.

– Уже нет. Если ты успокоишься, тут же потонешь.

Мое лицо исказилось от ужасной боли в животе. Так нечестно. Он должен защищать меня, а не мучить. Это привело меня в бешенство, и я заорал со всей силой, на какую способна была моя глотка, и ударил его в грудь:

– Пошел к черту! Ты придурок! И заткнись наконец! Ты ни хрена не понимаешь!

Он схватил меня за указательный палец и издевательски покачал головой. Я вырвал у него руку, отвернулся и пошел домой на Поппельвай. До дома было километра три-четыре, но за всю дорогу мы не произнесли ни слова. Перед самым домом ему все-таки удалось нанести мне еще один удар, сказав:

– Как часто ты думаешь про Сес?

Я намеренно отгонял от себя мысли о ней, так что думал о ней очень редко, почти что никогда.