Шрифт:
— Это все, — сказал Виктор.
И чужие мужчины ходили в доме, и комиссар Гарденберг звонил по телефону. Поднявшись, он погладил меня по голове.
Глава 6
Следователи криминальной полиции пробыли целый день. Гарденберг уехал, снова появился, снова уехал. Поздно вечером он появился еще раз и, когда услышал, что я ничего не ел и не спал, дал мне две пилюли. Я проглотил их, выпил после этого воды, и Гарденберг сказал:
— Теперь ты будешь отлично спать! Утром ты не пойдешь в школу, я позвоню твоему учителю. Почему ты смеешься?
— Именно завтра у нас очень-очень трудная работа по математике.
Через пять минут я уже спал. Я проспал двенадцать часов.
На следующий день в доме были те же следователи из криминальной полиции и еще несколько новых. Они обыскивали каждый угол. Я был всюду, путался у всех под ногами, уходил в свою комнату, садился у окна и все время читал прощальное послание моей матери на четырех бумажных носовых платках. Слова уже невозможно было разобрать, и только отдельные из них прочитывались: «Ты знаешь, как я люблю тебя».
Около девятнадцати часов позвонила моя мать из Люксембурга.
— Мой бедный, любимый мальчик, можешь ты правильно меня понять?
— Я могу тебя понять, мама, и господин Гарденберг тоже может понять тебя, он у телефона.
— Поэтому я не могу тебе все объяснить.
— Тогда напиши мне!
— Да, но… Это продлится не так долго, любимый, это продлится не так долго, потом я заберу тебя и все объясню.
— Да, мама. Как долго это продлится?
— Не так долго, совсем недолго, мой дорогой…
Но в этом она ошиблась. Шли дни. Я оставался без известий. Новые люди появлялись в доме. Господин Виктор сказал мне, что стали известны случаи нарушения налогового законодательства.
— Они работали повсюду, на заводе, в филиалах в Мюнхене, Штутгарте, Ганновере и Гамбурге.
— Что они искали?
— Ты еще не поймешь это, — сказал господин Виктор.
Кого бы я ни спрашивал, что, собственно, произошло, все в один голос твердили, что я не смогу этого понять. От моей матери я получал красивые открытки. Она непременно писала, что любит меня. Она несколько раз звонила мне и повторяла это, но не говорила, когда разрешит приехать к ней.
— Тебе нужно набраться еще немного терпения, любимый, только немного терпения, потом все будет хорошо…
— Хорошо?
Пятнадцатого декабря снова пришла почтовая открытка. На этот раз она была от тети Лиззи: «Мой любимый маленький Оливер, твоя бедная мать, к сожалению, снова находится в состоянии невроза и нуждается в санаторном лечении. Надеюсь, скоро ей станет лучше. И надеюсь, что скоро ты будешь у нас! Обнимаем и целуем тебя. Любящие тебя тетя Лиззи и папа».
Слово «папа» отец написал сам. Это было первое и последнее слово, написанное его рукой и адресованное мне, которое я читал в течение долгих лет.
Глава 7
Комиссар криминальной полиции Гарденберг распорядился, и до поры до времени мне вообще не придется ходить в школу. Тетя Лиззи позвонила и спросила, что я хочу на Рождество.
— Поехать к маме.
— Мама в санатории, солнышко, ты ведь знаешь.
— Тогда мне ничего не надо.
Все же незадолго до Рождества для меня пришли три огромных пакета.
— Мне обязательно их брать? — спросил я Гарденберга, который приходил каждый день присматривать за мной.
— Ты ничего не обязан.
— Я не хочу их брать.
И три пакета отослали обратно в Люксембург. Сочельник я провел с господином Виктором и прислугой. Позвонил отец, но я сразу повесил трубку. Чуть позже позвонила мать. Она говорила слабым голосом, было плохо слышно, сказала, что скоро покинет санаторий и все будет хорошо, только не надо отчаиваться.
— Нет, мама, я не отчаиваюсь.
— Знаешь, как я тебя люблю?
— Да, мама. Я тебя тоже очень люблю. Выздоравливай скорее. С Рождеством!
Двадцать восьмого декабря в вечерней газете появился заголовок: «РАДИОМИЛЛИОНЕР МАНСФЕЛЬД УКРАЛ ДВЕНАДЦАТЬ С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИОНОВ МАРОК У ГОСУДАРСТВА И СБЕЖАЛ ЗА ГРАНИЦУ».
Под жирными буквами заглавия в длинной статье можно было прочесть — а на следующий день и в тысячах других отечественных и зарубежных газет, — что мой отец — крупнейший налоговый махинатор послевоенной Германии. Уголовный розыск завершил расследование и обнародовал результаты. Некоторые газеты я читал, но не понимал смысла статей. Тем не менее эти газеты я сохранил, они и сейчас у меня, теперь-то я понимаю, о чем в них сообщалось.