В тот же день, когда я вернулся, она позвонила мне и, смеясь, сказала, что является теперь абсолютно свободным человеком. Пока я хлопал глазами, пытаясь понять, что бы это значило, Ежик велела мне найти "хоть обгрызенный клочок бумажки" и записать ее новый адрес. Тогда-то я наконец сообразил, в чем причина непонятного веселья. И огорчился, так как давно имел определенные планы на этот сложный период в ее жизни. Но былое не воротишь. Осталось лишь смириться и поехать в гости.

По дороге я попал в жуткую пробку. Машины окружили мой автобус со всех сторон, и не было никакой возможности даже выйти наружу. Водилы без конца сигналили, пассажиры матерились, а я чувствовал, что судьба вновь смеется надо мной. Так всегда, стоит лишь мне куда-нибудь поспешить, и непременно возникнет пробка, сломается машина или не будет денег на проезд. И чем сильнее желание достичь цели, тем больше вероятность застревания.

Стоя в душной толпе обозленных человеков, я, как и все, томился ожиданием, но при этом без конца хвалил себя за предусмотрительность. Ведь хватило все-таки интуиции не позвонить Анне, сообщая о своем приезде. А то бы она тоже сейчас ждала меня, расстраивалась и злилась. А потом бы сказала, что настоящий мужчина непременно находит выход из любой ситуации, тем более из такой пустяковой, как пробка на дороге. Одним словом, я был несказанно рад своей «сообразительности». Хотя на самом деле мне просто до такой степени не терпелось ее увидеть, что я решил не отвлекаться на предупредительный звонок. После Ежикиного сообщения успел только помыться и переодеться, а потом рванул на остановку. Как выяснилось, вся эта спешка была совершенно напрасна.

Время шло.

Через полчаса я понял, что больше так не могу. Слева кто-то громко хаял правительство, водилу, и весь этот мир. Справа хныкал ребенок. Спереди и сзади старались отвоевать побольше места и встать поудобней, что едва ли представлялось возможным. Верещали мобильные телефоны, раздраженные люди что-то гневно в них кричали. Я закрыл глаза и представил море… Чайки над сверкающей водной рябью, парус вдали, свежий легкий ветерок…

— Эй! Ты чего, пьяный?! Куда напираешь? Стой прямо, нахал!

Я не сразу понял, что это ко мне обращаются. А когда понял, вдруг так разозлился, едва не плюнул прямо в визгливую физиономию. Мерзкая баба.

Сдержался.

Вздохнул.

Вот Ежик — это да. Она бы смогла поставить скандалистку на место. Да так, что не подкопаешься. Она умеет. Небрежно так бросит пару слов, и любой хам своим же ядом сам давится.

А я стою тут… Дохну от духоты, ноги онемели, уши оглохли… И ничего не могу поделать.

Внезапно автобус резко дернулся и медленно пополз. Люди облегчено зашевелились. Я наконец смог переступить, меняя позу. На следующей остановке народу стало поменьше, я добрался до окна и высунул голову в форточку. Ветер сразу же спутал волосы, я вдохнул полной грудью и почувствовал, как медленно отпускает напряжение.

Ежик поселилась в хорошем спальном районе, ближе к окраине города. Здесь еще оставалось довольно много старых домов, но новые росли как грибы, и Анне досталась квартирка в одном из таких модных жилых комплексов. Жители окрестных хрущоб обычно посматривают косо на подобные проявления лучшей жизни. Рядом с моей пятиэтажкой тоже построили парочку «элитных». И я не раз слыхал от своих соседей нелестные высказывания в адрес "новых русских", которые "понаехали тут, бандюги!". Меня все это не трогало. Ну живут люди хорошо, и дай им Бог… Я и сам бы так пожил с превеликим удовольствием.

Анечка ждала меня сидя на подоконнике. Естественно свесив ноги на улицу. Ведь какая ей, к черту, разница, что внизу — четыре этажа свободного полета… Увидев меня, она радостно заорала на весь квартал:

— Пашкаааа!

И канула с той стороны окна.

Через минуту Ежик уже тащила меня по лестнице и, не переставая, рассказывала о том, как "папочка напился на новоселье, у соседа все время играет Энигма, а я так тебя ждала, блин, чуть с ума не сошла!". На ней была новая сочно-зеленая майка, неожиданно эротичная, в обтяжку. Раньше Ежик на такую не позарилась бы. Раньше она носила футболки на три размера больше, да мужские рубашки. М-да, люди меняются…

— Пашка, а я приготовила борщ!

— Кто бы сомневался.

— Ты несносный жлоб и язва! Я ведь готовила его для тебя! И, между прочим, к борщу будут котлеты! Вот! — она уже порядком запыхалась, дышала как загнанная коняжка.

— Ты бы бросала курить, а?

— Может быть. К твоему дню рожденья! Это будет мой главный подарок, — наконец мы добрались до места, Ежик распахнула дверь и широким жестом пригласила внутрь:

— Велком!

Конечно, я ожидал чего-то подобного, но все равно немного обалдел. Эта квартира ничем не напоминала жилье Ежикиных родителей, в интерьере которого я привык ее видеть. Никаких дорогущих финтифлюшек, загромождающих каждый свободный сантиметр пространства. Ни малейшего намека на тяжелые запахи дорогого парфюма и столь же дорогого табака. Минимум мебели и вещей. Зато большие, дарящие свет окна. И много-много свежего воздуха.

Она довольно ухмылялась.

— Нравится?

— Отпад. Полный.

Ежик вздохнула и, взяв меня за руку, повела показывать владения.

Теперь я мог в любое время услышать ее голос. Позвонить. Или просто прийти. Ежик по-прежнему не проявляла ни малейшего интереса к моей мужской природе, но столь искренне радовалась, когда я приходил, что у меня просто не хватало силы воли не появляться у нее так часто, как этого хотелось.

Свою квартиру Ежик полюбила сразу и навсегда. Большая, светлая и почти пустая, она в точности соответствовала внутреннему миру Анны и ее потребностям. Мне здесь тоже нравилось. Нравилась огромная светло-зеленая тахта посреди большой комнаты, широкие окна, нежно-желтый ковер, покрывший весь пол, кухня на невысоком подиуме, большой черный холодильник, мощная стереосистема и даже легкий беспорядок, свойственный всей Ежикиной жизни.