В ее голосе неожиданно послышались обиженные ребяческие нотки и я примирительно

ткнул ее коленом под столом.

В ответ она нежно провела рукой вверх по ноге, но неожиданно остановилась.

— Смотри-ка, — заинтересованно ворковала она, чуть сжимая пальцы, — А я тебе

нужна…

— Ешь, давай, — гудел я, прожевывая и стараясь не подавиться от неожиданно-сильного

желания, — Ешь и не донимай никого.

Команда понемногу собиралась.

Подошел Юрий Леонидович, и они с Сергеем стали обсуждать ту часть лекции, в

которой говорилось про современное искусство.

Картинка нарисованная Профессором оказалась жутковатой.

Выходило «системная сеть» вмешалась даже в культуру. Ее детищем, например,

оказалась клубная музыка. Одинаковый «унц-тунц», видимо, был настолько «красив»

своей простотой, что, с точки зрения «Хозяйки», должен был заменить все

остальное.

Линейные графики звука, которыми она любовалась, наверняка были совершенны по

сравнению с «хаосом» Моцарта, Шопена или того же Шостаковича.

Аналогичная картина складывалась в современной живописи и скульптуре. Прежде

всего, красота должна просчитываться, а лишь потом визуально оцениваться

субъективным зрителем.

На лекции я задал вопрос, а не является ли знаменитая выставка трупов в Германии

идеей «Системы»?

Ответ — утвердительный. Мол, если можно выставлять напоказ электрические схемы,

то почему не показать и схематически упорядоченные внутренности человека.

Будущее для человечества под управлением сети виделось жутковатым.

«Рано или поздно человеческий фактор возьмет свое, и опять начинается

свистопляска, — рассуждал я, заканчивая ужин и выбирая с тарелки хлебом отсрый

соус, — Забавно, что все время хочется есть, — облизнул я украдкой темную

капельку подливки, попавшую на «многострадальный» мизинец, — наверное,

восстанавливаюсь».

Насыщенный впечатлениями день закончился-таки в спальне Карины.

Скрестись в пластиковую дверь с названным номером, не пришлось — та оказалась не

заперта.

Девушка стояла темным силуэтом возле окна, закутанная в клетчатую простынь, и

пребывала в странном состоянии. Подкрадываться и пугать я не решился, а просто

скинул цветастые тапки, пошел к разобранной кровати и завалился на нее не

раздеваясь.

— Скоро это закончится, — тихо заговорила Карина и подышала-потерла замутневший

пятачок на стеклопакете, — Эта возня мне кажется теперь бесполезной и разрешится

она как-то страшно.

— Тогда давай не терять времени, раз уж его не остается, — отозвался и поторопил

я, — Ты же меня для этого позвала?

— Сейчас, — не выходила из медитативного состояния и не шевелилась Карина, — Дай

мне попрощаться с сегодняшним днем.

Она стояла, не меняя позы, и молчала еще несколько минут, а потом подошла к

тесной кровати и примостилась рядом.

— Поцелуй меня, — шептала она, закрывая глаза, — Мне плохо одной. Пускай нас

сегодня станет больше.

Последнюю фразу девушки я не понял, и волна возбуждения захлестнула меня с

головой.

Кровать теперь не казалась узкой.

Пропала усталость насыщенного дня, и остался лишь пульс, в котором я угадывал

тайные желания партнерши и безошибочно добивался ее сдавленных стонов и

приглушенных криков.

Ее тело перед каждым оргазмом начинало мелко дрожать, и она безошибочно

вылавливала меня в ритме, понятном ей одной. После на мгновение замирала и

сопровождала бедрами наивысшие точки наслаждения.

Не знаю, сколько это продолжалось. Я был настолько возбужден, что себя не

контролировал.

Карина уловила мое состояние и повторила еще раз непонятную фразу:

— Хочу, чтобы сегодня нас стало больше, — и лишь на самом пике, когда она

заставила меня завершить все так, как задумывал создатель, я, проваливаясь в

небытие — понял.

Состояние после к разговорам не располагало.

Мы лежали на узкой кровати, укрывшись простыней. Прохлада воздуха и жар тел.

Расслабление и легкая дрожь невидимых импульсов. Невидимый сладкий мир еще был с