С четверти первого до полседьмого
вернуться

Гедымин Анна
Шрифт:

«Бремя давней любви…»

Бремя давней любви — это счастье особого рода. Ты продлил бы мне, Господи, кроткое это житье! Ну а если нельзя без геройства — пусть, ладно, свобода. Только пусть поскорей, я хочу пережить и ее. Я согласна хлебнуть вышины, как не всякая птица, Сквозь мелеющий воздух мучительной красоты. Лишь бы к ночи хотя бы в душистой избе схорониться, Где в хорошее лето окна достигают цветы. А потом вспоминать, улыбаясь, звоночки трамвая, Ярко-желтые пятна на синем (листва и вода) И подумать, что осень так сладко меня забывает, Как никто из людей никого, ни за что, никогда…

«Твой голос морозен…»

Твой голос морозен — впору надеть тулуп. Какого дьявола! Растопи эти льдины! Ну почему, почему, почему так глуп Самый умный и самый необходимый! За что, несчастье мое, ты это все говоришь! Тебя — разлюбила! Придумать такие бредни! Свобода кончилась на тебе! Ты — Париж, Который стоит обедни. К Парижу этому вел диковатый шлях — Дорога жизни моей, проложенная негладко. И теперь я требую, чтобы на Елисейских Полях Были теплые летние сумерки! Без осадков!

«С четверти первого до полседьмого…»

С четверти первого до полседьмого Ночь осыпала звездами поле. Только окно опустеет — и снова Росчерк — и вздрагиваешь поневоле. А из другого окошка, лесного, Душу томили птичьи оркестры… С четверти первого до полседьмого Ты говорил невозможные тексты! Ты умолкал — и как в школе, прилежно, Запоминала я каждое слово, Зная — все кончится неизбежно И безвозвратно — в начале седьмого. Вспомним опять, как дела наши плохи, И замолчим, и уйдем из-под крова Дома-музея лучшей эпохи — С четверти первого до полседьмого.

«Говорят, у нее…»

Говорят, у нее были предки в Польше, Говорят, до него ей никто не был мил, Говорят, любила его даже больше, Чем он ее не любил… Мы похожи с ней. А глаза и брови — Ну один к одному! Я ли ей не родня! И походка, и рост… Что до польской крови, Так и это есть у меня. А различье — одно: вся душа, все поры Изнывают — я столько лет без огня! Как мне холодно с ним — с чудаком, который Безответно любит меня! Придавили сердце мое, словно льдиной, На душе ощущается недород… Счастье в том, говорят, чтобы быть любимой, А выходит — наоборот: Я завидую ей — той, что родом из Польши, Ей, старухе, которой один лишь был мил, И она любила его даже больше, Чем он ее не любил…

«Пожалуй, не люблю, — сказал…»

«Пожалуй, не люблю, — сказал, — но не грусти: Других я не люблю значительно сильнее. Возьми, что нажил я, коль сможешь унести: Закаты над рекой, неполных лун камеи, Заначенный экспромт — тот, что на черный день, Уверенность в себе (в ней всё — одна бравада), Бессонниц благодать, а ежели не лень — Возьми и жизнь саму, мне ничего не надо». И вспомнила рассказ о мастере мостов: Без отдыха и сна, иной не зная страсти, Он строил дивный мост. Когда был мост готов, Созвал всех горожан счастливый дряхлый мастер. Он им сказал: «Не зря был я судьбой храним! Я завершил свой труд! Труд жизни! Неужели!..» И он прошел свой мост. И рухнул мост за ним… …И я, как мастер тот, своей достигла цели…

«Расставание — это конец суетливых событий…»

Расставание — это конец суетливых событий И начало внимательной памяти. Этой порой Столько пишут картин! Совершают великих открытий! Строят замков воздушных, жилых у реки под горой! Мне отныне дано без усилий, по звездному гуду, Узнавать, как живешь, как работа твоя и родня… Вот и все. Не грусти, я тебя никогда не забуду. Не проси, ты и сам никогда не забудешь меня.

«Не уберечься…»

Не уберечься, Не заслониться рукой От непогоды И хлесткой молвы людской. Можно скрываться, Сбежать, зашторить окно, Только в итоге Все будет как быть должно. Не схорониться От света средь бела дня, Мне — от тебя, Тебе — от меня.

«Или тепло перешло все границы…»

Или тепло перешло все границы, Или мороз проявил мягкотелость, Только — взгляни: возвращаются птицы. Родины захотелось. Вроде бы любят, каются вроде, Но в холода забывают приличья И — улетают. Глаза отводит Грешная стая птичья. Их бы прогнать! Но в лесах наших темных Любят заблудших и непутевых. Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий. Мешкаю на пороге.

«Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна…»

Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна — Словно старшая дочь, а может — третья жена, Словно, как говорится, дорожка среди камней. Только стать никогда не хотела жизни нужней. Подняла ненужную жизнь, прижала к груди… Что мне делать с такой удачей, сам посуди! — Мне, в пыли находившей максимум три рубля, Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля… По-над городом осень, слезится дождь по стеклу… Не работает солнце, запаханное во мглу… Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной. Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…