С четверти первого до полседьмого
вернуться

Гедымин Анна
Шрифт:

«Не звать гостей! Зачем нам гости…»

Не звать гостей! Зачем нам гости? Я больше не люблю гостей. Они впиваются, как гвозди, В мир наших радостных страстей. И снова слушать нам — доколе? — О сериалах и футболе, Вникать в минувшие печали И в то, что ныне говорят… И ты меня не замечаешь Уже четвертый час подряд.

«О дни предосенние…»

О дни предосенние, вереница блаженных дней! На счастье настраиваться с каждым годом трудней. А после останется в небе горстка огней, И ни притронуться, ни присоседиться к ней. О дни предпоследние, уж больно вы хороши Для неприкаянной и небезгрешной души…

«Пока мы были с тобою врозь…»

Пока мы были с тобою врозь, Отклонилась земная ось, Поменялись магнитные полюса, По ночам стали слышаться голоса, А днем, напротив, прекратили звонить, И этого, казалось, не изменить. Пока мы были с тобою врозь, Ничего нам не удалось, Даже попытка — любой ценой — Пройти тропою иной. И вот я думаю (мысли, впрочем, легки): Какие же мы с тобой дураки! И какая удача, что сердце не разорвалось, Пока мы были с тобою врозь!

«Посмотри — эта ночь не хуже…»

Посмотри — эта ночь не хуже, чем в наше лето. Ты тогда записал на тетрадном обрывке чистом, Что, коль бог наделил тебя крохами интеллекта, То, наверное, черт к нему инструкцию свистнул. Книжный червь — и смутьян, по московским дворам скиталец, Где неважно, кто встретится первой — смерть иль девица, Так настойчиво мною вымечтанный красавец, Что тебе ничего не осталось — только явиться; Балагур, выпускник способный бессчетных спален, Вдруг меня приручать задумавший терпеливо, — Я любила тебя. И спасибо, что ты оставил Мне возможность любить другого после разрыва. Над самим же тобою ночь отливает сталью, А из всех Медведиц в окошке — всегда Большая. И сжимается сердце, когда случайно представлю, Как храпишь один в темноте, никому не мешая. Знай, что мне в эту ночь опять по тебе не спится, И тоски этой хватит, наверное, лет на двадцать. Да светится твоя неправедная зарница — Всех других нарядней, уж можешь не сомневаться!..

«Ты думал: пусть одиночество…»

Ты думал: пусть одиночество, только бы не воскресные Хождения, дни рождения… Уж лучше к былым подружкам. …В парке, где только местные, Похожий на наваждение Шахматист сумерки разливает по кружкам… Озеро, звездами запорошено, Смотрит в небо по праву единоверца. …Научившийся быть нежданным, потом — непрошенным, Ты не смог одного: совсем исчезнуть из сердца…

«Те, кто прежде…»

Те, кто прежде тебя иль меня любили Кто и поныне считает, что любит из нас кого-то, Еще на что-то надеются, думают: или-или, Дышат в трубку, внезапно являются из-за поворота. А то собираются вместе, прикрывая злобу — участьем, И начинают судить нас, об истине зная немного: Мол, наше счастье — это, в общем, несчастье, И мы поплатимся, а они, возможно, помогут. Но кто судья — нам, друг с другом вкусившим рая, Не осквернившим любовь ни торговлей, ни даже меной? Только сизая вечность, синеющая у края, Только жизнь, никогда не бывающая чрезмерной…

«Не пугай меня к ночи…»

Не пугай меня к ночи, такого и в шутку не надо. Мне ведь снилось однажды, что правда уходишь ты, А с тобою — вся долгая моя жизнь И легкая моя смерть, И прочие мои мечты…

«В пригороде моем…»

В пригороде моем Весна четвертые сутки, И так хорошо вдвоем Вечность разменивать по минутке! В городе кутерьма, болтовня, Машины летят, пугая. А в пригороде у меня Мне дождик шуршит: «Дорогая!..» И нас с тобой зовет воробей, От вдохновенья шалея, И небо лишь для нас — голубей, И зеленей аллея. Не так ли перед прыжком Время вдруг тормозится, И плачут, не зная, по ком, Ветер, вода и птица?..

«Откуда эта холодность? Откуда…»

Откуда эта холодность? Откуда Бесстрастность рук и отрешенность глаз? Мы соли вместе съели меньше пуда, Но слез добавь — и будет в самый раз. И все напрасно. Неохотно, куцо, Но все ж всплывает месяц надо мной, — Хоть я смогла уйти, не оглянуться И в столб не превратиться соляной…

«Насмешки такой бессердечной…»

Насмешки такой бессердечной Мы явно не ждали с тобой: Любовь оказалась конечной — Как жизнь и как боль. Роняет июль с небосвода Светил перезрелую гроздь… Ну что с возвращенной свободой Нам делать, теперь уже врозь? А полночь в ответ мне хохочет Всем сонмом нарядных огней: Любовь оказалась короче! А жизнь — оказалась длинней!

«С утра на лестнице…»

С утра на лестнице — совсем не шахматный мат. Звонит подруга о путешествии в Канны. Светает поздно, потому что февраль — не март. На кухню уже не заходят отчаявшиеся тараканы. Живу — принцесса вполне престижных кровей — В своей запущенной башне многоэтажной. Видишь, кем стала та, что была твоей? Видишь — оттуда? А впрочем, уже неважно. И лишь вот в такие ночи, когда кругом — ни огня И, уж тем более, ни огня где-то рядом, Бывает, думаю: а как ты глядишь на меня — Двадцатипятилетним иль все ж повзрослевшим взглядом? Хотя за что бы тебе такой недобрый удел? Уж, в крайнем случае, ты манну Господу мелешь. Ведь я — «снова ягодка», что еще не предел. А вдруг ты все видишь, но разлюбить не умеешь? Ответа вовеки мне, наверное, не узнать, Разве что ангелы случайно проговорятся. А значит, приходится холить нешибкую свою стать И лунных ночей да безоблачных дней стесняться…