— О коллекции Любовь Ивановна говорила что–нибудь после того, как рассталась с Карповым?

— Недавно, когда узнала, что его убили, сказала: «Жадность фраера погубила! Небось, за монеты его расписали! Все копил, берег. А для чего? Мог бы жить красиво! Да не сумел. Теперь другим достанется либо государству отойдет. А он жил в дураках, таким и на тот свет ушел! Дебильный, недоразвитый кретин! Хорошо, что я с ним развязалась!»

Не только эта осведомительница, а и другие источники подтвердили, что семья Поповых воспряла материально еще до смерти Карпова. И с покойным были порваны отношения еще до смерти. Он тоже не звонил и не искал встреч и примирения с бывшей сожительницей.

…Петр Попов, по словам коллег, был человеком прижимистым и жил всегда одинаково. На работу или в гости появлялся в одном и том же сером костюме и старомодных полуботинках. Худой и низкорослый, он производил на всех неприятное впечатление голодного и злого человека, завистливого и жадного. Он ненавидел высоких и плотных людей, пышущих здоровьем мужиков. Ему казалось, что они оскорбляют его хилую природу своим присутствием. Он жгуче завидовал им. И всегда старался исподтишка напакостить, испортить настроение, погасить, хоть на время, улыбки и смех на их лицах.

Желчный, мстительный человечек держался вызывающе в окружении здоровяков, говоря, что малорослые люди гениальны, наделены талантом и недюжинными способностями, приводил в пример Наполеона, Сталина, Гитлера.

— Ну да ты у нас тоже на г…! Вот только рост пониже и говно пожиже! — смеялись над Петром сослуживцы–офицеры.

Он ядовито поджимал узкие серые губы, запоминая обиду, и, выждав момент, мстил.

А мстить он умел изощренно. Не раз за это бывал бит. Но едва проходили синяки и шишки на суслячьей рожице, Петька снова совал свой острый нос в чужие замочные скважины, в приоткрытые двери, заглядывал в окна к сослуживцам. Ему так хотелось узнать их секреты, подслушать, хоть краем уха, о чем шепчутся на кухне офицерши, чтобы потом сплести интригу, высмеять, испозорить тех, кто унижал его.

Сколько раз его хватали за шиворот и за грудки у чужих дверей и окон… Обливали помоями, отборным матом. Грозили свернуть шею, как курчонку. Ничего не помогало. Петька таким родился.

Да и чему было удивляться, если он с малолетства подсматривал за матерью, как та развлекалась с любовниками. А потом шел к себе в постель и тешился онанизмом. Маленький человечек по своим сексуальным потребностям уродился в мать — пышнотелую блондинку Вот только внешне даже отдаленно не походил на нее ни лицом, ни ростом, а потому многие знакомые сомневались, что Петька — родной сын Любови Ивановны. Кстати, в замужних ее тоже никто не помнил. А ведь жила она в Орле со дня своего рождения, никогда не покидала город надолго.

Петька тоже никогда не знал и не видел своего отца. На его вопрос о нем мать всегда хмурилась и отвечала:

— Зачем ты портишь мне настроение? Разве тебе плохо со мной? Никогда не спрашивай о нем! Я не хочу слышать этот вопрос никогда.

Взрослый Петя стал хитрее и пытался выудить из матери об отце уже не вопросами в лоб, а окольными путями. Но Любовь Ивановна была умной женщиной. И на сыновьи уловки говорила, смеясь откровенно:

— Ты думаешь, что стал умнее меня? Ошибаешься, мальчишка! Я всех как через стекло вижу. Тебя — тем более! Иди к чертям! Не доводи меня! Иначе схлопочешь по уху! Я не посмотрю, что вырос! Достаточно того, что ты всю жизнь перед глазами. Его портрет — мое наказанье и горе! Но ты — мой сын! Жаль, что не в меня пошел. Больше ни о чем не жалею…

Лишь потом, с годами, проговаривалась не однажды, что отец Петьки был много старше ее, тщедушен и худ. Низкорослого и желтолицего, лысого и подслеповатого, она никогда его не любила. Вышла, потому что жила в нужде. А он был богат.

— Только с ним я и увидела жизнь. Перестала мучиться от нужды и голода. Получила наряды и украшения. Даже домработницу. Раньше никто на меня внимания не обращал. А тут поклонников больше, чем мух на помойке. Все вздыхают, в любви объясняются. Молодые, красивые, галантные, с прекрасными манерами, изящным обхождением. Они вскружили голову. Я не устояла… А мой муж узнал. И в тот же день выставил меня за дверь. Когда я пыталась убедить, что ношу его ребенка, он даже слушать не стал. Обозвал дешевкой, потаскухой. И никогда не интересовался дальнейшей моей жизнью, — вздыхала Любовь Ивановна.

— Он даже алименты не платил? — обиделся Петька.

— Какие алименты? Мы не были расписаны. А потом он отдал нам вот эту квартиру, в какой жил еще в молодости. Обставил ее и сказал мне: живи своим умом. Ко мне не появляйся никогда. У тебя есть все на первый случай. Я была в трансе. Иметь все и лишиться разом — шикарного дома, изящной обстановки, роскоши, в какой утопала, нарядов! Я хотела наложить на себя руки. Но вовремя посмотрела на себя в зеркало. И решила: пусть он задавится. А мне рано уходить на тот свет. Позвонила поклонникам. Те поспешили навестить. Вскоре я утешилась. У меня снова появились наряды, украшения, деньги. Я была умна и не связывалась с молодыми шалопаями. У них — прыти много, денег мало. Другое дело солидные любовники в зрелом возрасте. Они платили сторицей за мою благосклонность, выполняли капризы. А их тогда у меня было много. То норковую шубку захочется, то песцовую шапку, платье из креп–сатина, французское белье — все имела. И ты ни в чем не знал отказа. Я частенько меняла своих кавалеров. Чтоб ни к кому не привыкать. Так было лучше. На работу я ходила для близира. Она была ширмой, но прожить на свою зарплату я не сумела бы никогда. А тут и ты стал подрастать. Надо заботиться о твоем будущем. Этим тоже занимались мои любовники. Жаль, что способностей у тебя маловато. Большого человека, как ни старалась, из тебя не получилось. Ну да и ладно!

— Неужели ты за все годы ничего не слышала об отце?

— Я им попросту никогда не интересовалась. Меня, как женщину, оскорбило, что он ни разу не поинтересовался тобой. Не навестил в роддоме. Правда, родился ты легко. Без особых мук. И схватки, и роды — за полчаса. Даже опомниться не успела, как ты уже возле меня лежал. Ну, а что касается твоего отца, о нем услышала лет через пятнадцать. Одна приятельница рассказала. Вроде после меня он с бабами завязал наглухо. Даже временных связей не имел. Жил в своем доме замкнуто. Старался обходиться сам во всем. А потом умерла его сестра. Он ее ребенка удочерил. Той не больше пяти лет было. Девчонка все годы с ним жила. Он ее выучил, вырастил. Дал образование. Потом она вышла замуж и ушла от него. Он через год умер. В одиночестве. Совсем глубоким стариком. Свой дом завещал дочери. Своей племяннице. Вот и все, что услышала. Правда это или нет — не знаю. Меня его судьба уже не волновала.