— За мной давай.

Благо кусты росли по периметру всего здания приюта. Глаза быстро привыкли к темноте ночи, руки и слух подсказывали не хуже, и все же Том умудрился порвать и второй носок о сучья. Крались без разговоров и лишнего шума, осторожно разводили в стороны тугие ветки, которые так же беззвучно смыкались за их спинами. Замирали, когда рядом слышались шаги или голоса монахинь; даже припадали к земле, когда по их укрытию скользили лучи света от фонарей и масляных ламп.

Заросли оборвались резко, дальше Том уже углядел дверь в монолитной стене приюта, заранее приготовил ключ. Сперва сам бледной тенью проскользнул под стеной, открыл дверь, лишь затем жестом позвал Антонина. Так они воспользовались специальным входом для работника котельной.

Уже внутри Том на ощупь принялся за поиски двери, ведущей в подвалы, а так Антонин застыл с открытым ртом: из ночной черни медленно проступали очертания огромной, как в Хогвартсе, лестницы; потертые временем парапеты; темные глотки коридоров; рельефные стены. От нового ощущения, будто оказался в огромной сумрачной пещере, на него нахлынул дух авантюризма, захотелось поговорить с собственным эхо, а Том как назло шипел «держаться у стены».

Замок не использовали с самой зимы, с тех же пор, видимо, и не смазывали, но Том упрямо с ним сражался, только лоб покрылся испариной. Антонин стоял без дела, по правую руку от него начиналась перегородка, выполненная в виде кованой ажурной решетки, что от пола до потолка закрывала коридор. Пока Том ругался на ленивого котельника, Антонин водил пальцами по узорам решетки, во взгляде загорался алчный интерес.

— Не лезь, – бросил Том через плечо.

Антонин подергал висячий замок на решетке, только петли и слабые прямоугольные очертания выдавали в этом месте дверцу, облизнул пересохшие от волнения губы.

Том прикрикнул:

— Не лезь, я сказал!

— А что там?

— Нам туда нельзя… и не нужно.

Антонин насупился, как обиженный, но упрямый, ребенок.

— Почему нельзя?

Ответ последовал не сразу, Том без сил отвалился от двери, когда раздался благодатный щелчок механизма. Он шумно выдохнул и утер пот.

— Это западное крыло, там младшие возрастные группы и женская часть комнат… Дверь помоги открыть: петли, как видно, тоже не смазывались.

Антонин с заметной неохотой отцепился от решетки. После немалых совместных усилий, пыхтения и скрипа петель, дверь удалось сдвинуть ровно настолько, чтобы мог втиснуться двенадцатилетний мальчишка.

Едва отдышались, Антонин вернулся к своему:

— И почему туда нельзя?

Том тяжело вздохнул: окружающие такие тугодумы.

— А почему лестница, что ведет к спальням девочек из гостиной Слизерина, заколдована? И орет каждый раз, когда на нее вступает мальчик?

— Правда? Я и не знал, – поразился Антонин, тут же сощурился шкодливо. – А ты почём знаешь? Сам, небось, проверял?

— Нет. Элджи подсылал, – соврал Том сходу, не стал уточнять, что услышал о лестнице от всезнающего О’Бэксли.

Однако Антонин на удивление поверил, даже кивнул с уважением к сообразительности друга. Закрывали дверь тоже вместе, Том настоял оставить небольшую щелку, чтобы смог выбраться самостоятельно. Вновь ослепли от непроглядной темноты, и Том вынул из кармана фонарик, высветились отсыревшие стены и ступени с зелеными островками плесени. Стали осторожно спускаться.

— Расскажи, – проскулил Антонин нарочито жалобно, – про западное крыло.

— Сейчас времени нет.

— А когда будет?

— Завтра.

— И завтра расскажешь?

— Расскажу, если заткнешься!

Антонин со шлепками залепил ладонями рот, выпучил глаза, как самая немая рыба на всем белом свете. Том только цокнул языком и воздел глаза к потолку в мокрых потеках.

Ступени закончились быстро, перед ними начинался длинный коридор с редкими ответвлениями. Антонин вдохнул полной грудью, с ликованием развел руки в стороны.

— Э–эх, родной запах сырости и гнили. Как в склепе, честное слово.

Том опасливо потянул носом.

— Да… пахнет как в Подземельях.

Том и впрямь почувствовал себя в родной стихии. Темнота и промозглость не пугали, как год назад, когда впервые спустился в Подземелья, наоборот, отныне такая обстановка казалась единственно возможной и правильной… для дома. Ни суеты, ни шума, ни раздражающего света… только вот пальцы на ногах давно не чувствуются, совсем закоченели.

Чего только не было в этих подвалах: от порченного садового инвентаря до коробок с религиозными листовками. Не было только книг и газет, сестра Агнесс не пережила бы зная, что хоть малое печатное издание киснет в сырости. Ежегодно осенью всем приютом подвалы вычищали, убирали, даже мыли местами, но уже в следующую осень хлам, как битый, но верный, пес, возвращался. И порой, казалось, что увеличивался в размерах.

Том торопился, потому и не дал Антонину как следует насладиться осмотром котельной. Увел его в самое дальнее помещение, чтобы при непредвиденном случае, туда уж точно монахини заглянули в последний момент.

Всего несколько ступеней вниз и вокруг груды бесформенного хлама по углам. Антонин расчистил себе угол, забаррикадировал от посторонних глаз. Со стороны этот угол выглядел обычной свалкой парт и табуретов. Том наметанным глазом нашел в коробках порванные матрацы и полтора пледа, подушкой назначили вещевой мешок Антонина. Дело было сделано.