Слава богу, холода остались позади, муж поднялся на ноги, теперь можно подумать и о дальнейшей жизни.

Они сидели в гостиной. За окном ярко и просторно - вполнеба - горел закат, в углах комнаты накапливались сумерки. Галина Георгиевна повернулась спиной к окну, темный силуэт ее четко обрисовывался на багровом фоне. Мстислав Захарович смотрел на жену и думал, что сейчас, в скромном, домашнем платье, утомленная заботами, она нравится ему ничуть не меньше, чем в день свадьбы. Он с удовольствием сказал бы об этом, но не хотел перебивать ее.

– Я не предлагаю ехать в Стокгольм или Париж, хотя это идеально, - говорила Галина Георгиевна.
– Мальчики там учились бы, ты поправил бы здоровье... Нет, я не настаиваю, - усмехнулась она, заметив нетерпеливое движение его пальцев.
– Ты говоришь, что история осуждает тех, кто в годы испытаний покидает Родину. Пусть так. Но из Петербурга надо уехать. Жизнь здесь становится невыносимой. Магазины закрыты, рынки пусты. Бандиты обнаглели, грабят квартиры среди дня. Хорошо бы перебраться в провинцию, в плодородные места. Хоть в тот же Новочеркасск, к моей тете.

– В Новочеркасске, по слухам, уже немцы

– Тогда в Тамбов или Воронеж.

– Мне надо подумать.

– Милый, ты думаешь уже целый месяц. У нас отнято все, что мы имели. От земли до твоих офицерских погон! Какая же еще истина тебе требуется? Даже телефон сняли, - зло произнесла Галина Георгиевна.
– Скоро они доберутся до наших комнат и поселят здесь своего люмпена. Этого ты дожидаешься?

– Я не хочу спешить, - мягко сказал Мстислав Захарович, успокаивая жену.
– Не будем спорить и волноваться.

– Хорошо, - устало кивнула она.
– Тем более, что в аптеках нет валериановых капель.

– Где же ты берешь лекарства?

– У того же аптекаря, только с черного хода и в три раза дороже. Причем ассигнации он не принимает. Вовремя напомнил: надо послать к нему. Позвони, пожалуйста.

– Я здесь, ваше высокоблагородие, - вошел Голоперов.

– Кузьма, - прищурившись, сказал Яропольцев, - разве тебе не известно, что теперь есть только граждане и товарищи, а господа и благородия отменены?

– Для кого отменены, а для кого нет.

– Для тебя, значит, нет?

– Так точно! Барин остается барином, отменяй его или не отменяй. Это уж самим богом заведено. Какого крестьянина или рабочего на господское место ни поставь, сразу видно, что мужик, а не господни. Вот Калинин, к примеру, всему городу голова, а на общем огороде картошку сажает.

– Калинин?
– оживился Мстислав Захарович.
– Это ты верно знаешь?

– Сам видел, когда полезную ископаемую добывал.

– Так, так... А ты, значит, еще не оставил ископаемые свои?

– Никак нет, ваше высокоблагородие. Свинец - не бумажка, за него хлеб дают.

– Ну, как знаешь... Только все же обращайся ко мне по имени-отчеству, хотя бы на людях.

Галина Георгиевна напомнила:

– Кузьма, сегодня аптекарь ждет.

– Так точно. Разрешите отбыть, ваше высокоблагородие?

– Иди, Кузьма, неисправимый ты человек.

– Он верный человек, - Галина Георгиевна проводила Голоперова взглядом.
– Когда установится порядок, надо будет отблагодарить его. Хороший управляющий из него получится. Ты не слышишь меня?

– Прости, задумался. Знаешь, что я предприму? Я пойду к Калинину и поговорю с ним. Постараюсь выяснить, какое будущее нам уготовано.

– А ведь мы сделали тогда все, что вы просили, - сказал Калинин, поздоровавшись.
– Навели порядок в казарме.

– Не забыли еще?
– удивился Яропольцев.

– На память не жалуюсь, - Михаил Иванович, жестом пригласив гостя сесть, хотел добавить, что бывшие офицеры-дворяне приходят на прием не часто, но сдержался. Ничем не выдал своего любопытства, заинтересованности.

– На этот раз у меня не просьба, вопросы.

– Если смогу...

– Хочется понять в конце концов, что же творится... Начну с малого. У меня и у моего знакомого сняли телефоны. По вашей терминологии мы эксплуататоры и телефонов недостойны. Их передали неимущим. Хотя человек, владеющий персональным телефоном, это уж, извините, не пролетарий... Но не в этом суть. Я вне службы, как-нибудь обойдусь и без телефона. Но мой знакомый - инженер, крупный специалист по добыче торфа. От вас же, из управы, звонили ему, консультировались - он не отказывал. Теперь он вообще отрезан от мира, от дел.