В таком состоянии я его раньше не видел – лицо раскраснелось, губы дрожат. Привычная уже веселая хитреца в глазах полностью переплавилась в неприкрытую злобу. Я собрался было преподать зарвавшемуся юнцу парочку уроков хороших манер, как в разговор вмешался Глаз.

– Ты меня удивляешь, Бурдюк! Стоишь и болтаешь с этим сопливым, вконец обнаглевшим варваром, вместо того, чтобы выпустить ему кишки!

Будучи по натуре человеком действия, Глаз решительно выхватил один из метательных ножей. С его оценкой поведения Милька я был вполне согласен, но чего я терпеть не могу, это когда кто-то пытается решить за меня. Когда я соберусь выпустить кому-либо кишки, я этим и займусь. Советы или помощь мне в этом деле не нужны.

– Заткнись, Глаз! – Я, резко развернувшись, толкнул его плечом. – Зачем ты вообще открываешь рот, если не в состоянии сказать что-либо путное? Или у тебя есть идеи, куда подевался Гиеагр?

– Идеи?! – Теперь Глаз говорил, приблизив свое лицо к моему почти вплотную. Неплохой повод по этому самому лицу как следует врезать. – Какие к бесам идеи?! Мне не просто наплевать на то, куда исчез этот варвар-переросток, я от всей души рад этому исчезновению! И один Непосвященный в компании – это слишком много, а у нас их даже сейчас явно больше!

Волны чесночного запаха из его рта едва не вызвали у меня приступ тошноты, и я с силой оттолкнул Глаза от себя. Он перехватил нож поудобней, что заставило мои губы растянуться в усмешке. Метательный нож не то чтобы совсем бесполезен в рукопашной схватке, но и грозное оружие собой не представляет. Другое дело кинжал мастера Борго… Или забавней будет справиться с этим тупицей голыми руками?

На какое-то мгновение вокруг нас снова разлилась ненавистная тишина – чтобы внезапно взорваться громким хрустом, таким, словно толстая ветка сломалась в какой-нибудь дюжине шагов от нас.

Все мы замерли в неподвижности, ожидая развития событий, однако звук не повторился, и ничего подозрительного среди деревьев заметно не было.

Первым сбросил оцепенение я и начал осторожно пробираться в том направлении, откуда был слышен хруст. Кожа на моем затылке ходила ходуном – я буквально взмок от напряжения, ощущая спиной опасность, но, сколько ни крутил головой, не видел ничего, кроме этих проклятых деревьев, казавшихся мертвыми, словно камень, и застывших каменными же истуканами своих спутников.

Только когда я сделал две или три дюжины шагов, сначала Глаз, а за ним и остальные осторожно пошли за мной. Трусы! Я уже собрался оповестить их об этом моем наблюдении наиболее оскорбительным для них образом, как заметил прямо перед собой на ветке дерева обрывок хранящей следы былой белизны ткани. Нетрудно было узнать в нем часть одеяния Гиеагра. Согласился с этим и подоспевший Мильк, только в отличие от меня он выразил свои догадки достаточно громогласно:

– Гиеагр! Он пошел туда!

– Великое открытие, юноша! – Я покровительственно похлопал парня по плечу. – Из тебя непременно получится знаменитый следопыт. Если ты по этому клочку сумеешь еще определить, за какими бесами твой друг поперся туда один, не подождав нас, я, пожалуй, запишусь к тебе в ученики.

Ответа на этот вопрос у Милька не было. А так как выслушивать его невнятные и отстраненные предположения мне было неинтересно, я перевел разговор на более насущную тему: что нам делать дальше.

Тратить время на поиски Гиеагра не имел желания никто, кроме разве что Милька. Еще более нелепой казалась идея дожидаться героя здесь – ничто не говорило, что он вознамерится вернуться сюда, раз уж почему-то в спешке покинул это место.

Оставалось просто продолжить свой путь на север, тем более, что и Гиеагр – по крайней мере на первых порах, – избрал для себя то же направление, и был шанс встретиться с ним. К этой перспективе все мы относились по-разному, хотя я не прочь был задать варвару пару вопросов.

Мы продолжили свой путь по лесу, причем процессию на сей раз возглавил Мильк. Оставшийся явно недовольным нашим совместным решением, он успел переругаться со всеми, включая даже Эписанфа, и теперь шел, бормоча себе что-то под нос.

Я не мог разобрать ни слова, и это было хорошо, потому что по большому счету я по-настоящему не желал смерти пареньку.

Летопись Милька

Я больше не мог их видеть! Не мог и не желал! Их слова, их движения, их присутствие, сам факт их существования заставляли меня скрежетать зубами от ненависти.

Они тоже едва сдерживались, я прекрасно видел это. Разговор Бурдюка и Глаза, начавшийся с обмена колкостями, уже давно шел на крике. Эти двое и прежде-то не стеснялись в выражениях, что, впрочем, неудивительно для неотесанных варваров, но теперь их дикарская грубость превосходила все мыслимые границы! Они орали друг на друга, как не поделившие место базарные торговки; из перекошенных ртов непрерывным потоком лились оскорбления, столь грязные и страшные, что за сотую долю услышанного и в более цивилизованных землях могли бы изрубить на куски. Эти же двое еще удерживались от смертоубийства лишь потому, представляется мне, что были по-дикарски толстокожи, да еще и за долгие годы дружбы привыкли к взаимным мерзостям и нападкам.