– Да, – сказал Аполлон, старомодно щелкнул каблуками и склонил голову. Все собравшиеся насельники повторили его жест. Володя глотнул из неизвестно откуда взявшейся бутылки и тихо и проникновенно запел:

Никто из насельников, кроме Володи и ушедшей бабы Дуси, не имел врезавшегося в память пионерско-комсомольского прошлого, а потому слов никто не знал, но музыкальный Мишель и худенький режиссер «Логуса» подхватили лиричный, чуть печальный мотив и довели его до конца вместе с Володей. Прощание с бабой Дусей завершилось.

Снова оказавшись на улице, Кешка не слишком печалился по этому поводу.

Весна уже вовсю обживала город, холод – главный враг уличной жизни, потерпел явное и окончательное поражение, и никаких опасений по поводу собственно существования юноша не испытывал. Сложнее было другое. Город – не место для одиночек, это Кешка усвоил твердо. Городские люди живут, кучкуясь по тем или иным признакам. Так принято, и не ему, Кешке, отменять или нарушать не им установленный закон. Но к какой же кучке он теперь принадлежит?

После разгрома сквота и прощания с бабой Дусей единство его жителей перестало существовать. Алекс и его люди, а также все похожие на них не только недоступны, но и опасны. Что же остается?

Кешка внимательно перебрал в памяти всех знакомых ему людей, образы которых хранились в его памяти, как в какой-нибудь компьютерной картотеке. Запах, походка, лицо, глаза крупным планом, характерные жесты, слова, фразы или целые монологи, которые по тем или иным причинам запомнились, произвели впечатление.

Блин… С ним было бы проще всего. В отличии от всех остальных городских жителей, он был почти понятен. Оби-идно!.. Застарелый запах немытого тела, запах того пойла, которое хлебал Блин и которое в конце концов и убило его… Смерть…

Евгений Константинович… Бегающие по клавишам сухие пальцы. Белая гвоздика на черном бархате. «В вас, молодой человек, есть нечто от зверя… Я хотел бы что-нибудь сделать для вас»…Музыка и куда-то уходящие люди со светлыми, нездешними лицами… Болезнь… Нет… Евгения Константиновича нет. Кешка помнит его запах, он не спутает его ни с каким другим, но разве можно в городе по запаху найти человека! Даже Друг, наверное, не сумел бы…

Федя… Бледно-зеленая жевательная резинка на широком подоконнике. Запах смущения и неудачи… неудача пахнет отсутствием силы и уверенности – можно так сказать? «Тебе бы надо учиться в школе…» Умный… Но он не смог помочь Гуттиэре. И Кешка не смог. У них общая неудача. Из этого ничего не выйдет…

Маневич… Запах непросохшей краски и клея… Боль, где-то глубоко-глубоко, так, что сам уже не помнит про нее, осталась только одна морщина на лице, но он ее не видит. За свою боль винит других. Неправильно. Не винит – видит их другими, испорченными. Крысами. Предлагал Кешке работать, пойти с ним. Работать – хорошо. Но пойти – куда? Туда, где люди – крысы? Кешка не готов, не может жить рядом с его болью. Его глаза, глаза художника, его ум, ум образованного человека – все это изменит глаза и ум Кешки. Он тоже увидит крыс. Кешка не хочет. Он хочет смотреть сам.

Пролистав до конца всю свою «картотеку», Кешка пришел к выводу, что нужно искать что-то еще. «Искать» – это Кешка уже понимал и умел. К тому же теперь ему было намного легче. Странно и причудливо, кусками, секторами, прилично разбираясь в чем-то одном, но даже не подозревая о существовании другого, оставляя незатронутыми огромные пласты и пространства, но теперь Кешка знал Город, чувствовал его.

Город, как и Лес, и Море, стал для него живым существом. Он слышал его дыхание, бурчание в его животе, угадывал его неповоротливые, чугунные мысли, чувствовал его довольство и гнев, радость и печаль. Кешка не полюбил Город. Он до сих пор был ошеломлен им. Особенно острой была мысль о том, что в отличии от Леса и Моря, люди сами породили это диковинное, чудовищное существо, создали его своими руками. Это заставляло как-то странно думать о людях. Когда Кешка долго размышлял в этом направлении, он неизбежно приходил к одной и той же неутешительной мысли: он, Кешка – не человек. Люди Алекса, по-видимому, тоже склонялись к этому мнению. Но весь сквот дружно утверждал обратное. Кто же прав? Сам Кешка теперь, пожалуй, причислил бы себя к людям, если бы не странная, волнующая способность людей создавать живые, таинственные Города (от жителей сквота Кешка знал, что городов на свете много и все они построены людьми).

Когда-то он спрашивал об этом у Аполлона. Как могут люди, такие маленькие, даже собравшись вместе, создать такое большое, дать ему жизнь? Кто это придумал?

– Никто не придумал, – терпеливо разъяснял Аполлон. – Так получилось само. Так было удобней, безопасней. Вот в твоем лесу (Аполлон всегда старался найти какие-нибудь близкие Кешке аналогии) муравьи ведь тоже строят муравейники. Отдельный муравей – дурак, а весь муравейник – очень сложная штука.

Да, – говорил Кешка.

Нет, – думал он, но слов было слишком мало, чтобы возразить, и «да» заменяло «спасибо» за внимание, за желание помочь, объяснить.