– Что-о?

– Что слышала. Но это если допустить, что монашек Варсонофий является подлинным служителем культа и представляет именно церковь, а не какую-то другую организацию, – невозмутимо уточнила Ленка. – Теперь давай разберемся. В каких случаях все это может быть оправдано и иметь хоть какое-то разумное объяснение?

– Если Кешка был единственным свидетелем какого-то жуткого преступления и никто не знает, помнит он об этом или нет, – я тут же выдала первую версию, которую почерпнула из увиденного накануне телевизионного фильма.

– Да. Бандитов и даже ФСБ это объясняет, – согласилась Ленка. – Но церковь? Кешка за всю свою жизнь даже близко не подходил ни к чему христианско-православному.

– Его отец был верующим. Может быть, икона, которую он хранит, все-таки имеет какую-то ценность?

– И профессиональный художник Аполлон, который ее видел, этого не понял? Нет, не годится. Еще!

– Может быть, все дело в его отце. Ведь во время последней встречи старик Боян признал в Кешке какого-то «Большого Ивана». И кешкиного отца, я это точно помню, Карачаров называл тоже Иваном. Кем, спрашивается, был этот Иван до того, как уже не слишком молодым, как я понимаю, человеком поселился на берегу Белого Моря? Вдруг он был вором в законе и украл это… как его называется… «общак» – вот! А теперь все они Кешку ловят и отслеживают, потому что думают – он от отца знает, где тот хранится. А церковь… а церкви Иван, когда к Богу обратился, долю обещал. Ну, предположим, на восстановление какого-нибудь монастыря…

– Ну подруга, у тебя и фантазия! – восхитилась Ленка. – Только подумай вот о чем: советский воровской общак двадцать лет назад – это живые деньги. Не счета в швейцарском банке, как у сицилийской мафии, и не золотые кирпичи. Наличные деньги, которые в любой момент можно пустить в ход на благо воровской братве. Помнишь их, такие красненькие и синенькие, с профилем Ленина? Ну и кому они теперь нужны, чтобы за ними гоняться?… Хотя, конечно, встретиться и поговорить с этим Бояном было бы очень не вредно…

Подумав, я вынуждена была согласится с Ленкиной правотой.

– Есть еще история Полоцка, которой они тоже почему-то интересуются, – вспомнила я чуть погодя. – Предположительно в связи с Кешкой…

– Да, – согласилась Ленка. – Вот именно здесь и будем искать ключ. Потому что Кешка, судя по всему, действительно ничего не помнит. Что бы это ни было… Значит, история твоего Всеслава. История Полоцка. Здесь тебе и карты в руки. Папок у тебя больше нет, но кое-что ты наверняка помнишь. Учти, ключ должен быть очевидным, чем-то таким, что в этой истории сразу бросается в глаза. Иначе они бы (я имею в виду твоего драгоценного Вадима) на тебя просто не вышли… Думай, Анджа, а я, со своей стороны, попытаюсь разыскать и расколоть Бояна.

После ленкиного ухода я прокрутила всю историю с самого начала, немного задержалась на Беломорском берегу, где провел последние годы своей жизни и погиб Большой Иван, и… минут через пятнадцать напряженных размышлений и воспоминаний тот самый ключ был у меня в руках.

Легче мне от этого не стало. И даже немедленно звонить Ленке и «радовать» ее моей дедуктивной находкой не хотелось.

За жизнь мальчика Кешки я не дала бы в тот момент и ломаного гроша.

Знаменитая православная святая – преподобная Ефросинья Полоцкая. Она была дочерью князя Георгия Всеславича и его жены Софии. Внучка князя Всеслава Брячиславича (Чародея). Согласно житию, составленному для «Четий Миней митрополита Макария (1481-1563)», известно, что в 12 лет Предслава, как ее нарекли родители, пришла в монастырь к своей тетке игуменье Романовой и сообщила о желании принять постриг. По летописи, князь Роман Всеславич умер в 1116 году; приход Предславы в монастырь, следовательно, произошел позднее, когда вдова Романа сама приняла ангельский образ и стала игуменией. Основываясь на этих скудных данных, можно предположить, что Предслава родилась в 1102-1104 годах, а детство ее пришлось на 1102-1116 годы. Житие повествует, что Предслава с детских лет проявила большую любовь к книжному образованию и сердечной молитве. Когда родители начали думать о ее замужестве, двенадцатилетняя Предслава им ответила: «Что будет, если мой отец захочет отдать мене в супружество; если будет так, от печали этого мира нельзя будет избавиться! Что содеяли наши роды, бывшие прежде нас? Женились и выходили замуж, и княжили, но не вечно жили, жизнь их прошла и погибла их слава, словно прах, хуже паутины. Но древние жены, взяв мужескую крепость, пошли следом за Христом, Женихом своим, и предали тела свои ранам, мечам – главы свои, а иные хотя и не склонили шеи свои под железом, но духовным мечом отсекли от себя плотские сласти, отдали тела свои посту, и бдению, и коленному поклонению, и возлежанию на земле – и они памятны на земле, и имена их написаны на небесах, где они вместе с ангелами непрестанно Бога славят. А сия слава есть прах и пепел, словно дым рассеивается, словно пар водяной погибает!»

Не следует иронично улыбаться, прочитав про двенадцатилетний статус будущей невесты. В те времена это было в порядке вещей. «Русские люди имеют следующий обычай, – писал посетивший Русь в 1578 году австрийский принц Даниил фон Бухау, – девицы прежде достижения совершеннолетия вступают в брак на 10 году возраста, юноши на 12 или 15». У Предславы подобный случай представился в 12 лет. Слышала она как-то, как отец говорил матери: «Нама уже лепо дати Предславу за князь!». Предслава пришла в ужас: она помнила книги, которые читала, помнила речи наставников-монахов: житие князей «мимо течет и слава их погибе, аки прах и хуже паутины…», жизнь эта «не вечноваша», не останется для вечности, для спасения души.

Девочка тайно бежала в монастырь к тетке игуменье, умоляя ее «причесть к ту сущим инокиням под игом Христовым». «Смятеся» старая игумения, – повествует Житие, – ибо она видела «юность ее и возраст ее цветущий».

Были у игуменьи, естественно, и другие опасения, – гнев отца двенадцатилетней княжны. Суров был князь. Несомненно имелись у него на Предславу свои планы, ведь династические браки всегда имели очень важное влияние на политику государства. А тут дочь пошла наперекор воле отца. Списывать такой поступок на излишнюю религиозность Предславы не стоит, хотя все могло быть. Вполне возможно, что предполагаемый жених был отнюдь не молод и красив, если не сказать покрепче. А может, за ним ходила слава этакой «синей бороды». Было от чего сбежать в монастырь. Недаром тетка очень опасалась гнева князя. Расправа могла быть быстрой и беспощадной. Житие передает следующий диалог: