– Теперь вы поняли, - помолчав, сказала Мантисса, - что коллектив не простит вам, если мы уступим первое место? В нашей школе у нас нет соперников, это правда…

Ну еще бы: Мантисса еще год назад разбросала по окрестностям всех наших двоечников и хулиганов. Трое в «Б», двое в «В», двое в «Г» и еще четверо перешли в другую школу.

– Но вот в двести девяносто второй «А» класс имеет стопроцентную, как и у нас, успеваемость. Так что нам по этому показателю их уже не обогнать.

«А может, попробуем?» - подумал я, но промолчал.

– Мы нащупали их слабое место, - с жаром продолжала Мантисса, - треть учеников у них совершенно не охвачена поручениями. А у нас, как видите, почти каждый второй несет по две, а то и три нагрузки. И только вы - как омертвевшая ткань на теле класса…

– Да ничего не омертвевшая!- обиделся Борька.
– Подумаешь, дело какое!

– Он притянул к себе тетрадь.
– Мы хоть сейчас найдем себе нагрузку, если за этим дело стало.

Шурик подсел к нам за парту, и мы склонились над тетрадью. Перспективнее всего был хоркружок. В крайнем случае, там можно подвывать и без голоса. Но хоркружок был забит до отказа. Я никогда не думал, что у нас такой голосистый класс. Драмкружок не подходил: все роли в «Горе от ума» были уже разобраны, а затевать ради нас новый спектакль никто не станет. В стенгазете «Наш класс» трудилось семь человек- то есть каждый пятый, а поскольку рисовал и писал всю газету один Гугуев, нам было стыдно туда проситься.

Газета «Крокодильчик», хотя в ней числилось пять сотрудников, существовала лишь в воображении Мантиссы,и виноваты в этом были косвенно мы: я предложил назвать наш сатирический листок «Розочкой», и Борька уже нарисовал шапку первого номера (ярко-красный злорадный цветок с длинными кривыми шипами), но Мантисса вмешалась и отменила название по причине его нездоровой сентиментальности. Поскольку Мантисса осталась непреклонной, класс обходится с тех пор без своего сатирического органа.

Группа фотомонтажа меня устраивала больше всего: работа тихая, сидячая, располагающая к размышлениям. Идея Мантиссы была подготовить монументальное полотно на тему «Широка страна моя родная». На каждое слово- картинка.

Допустим, «Широка»- картина Шишкина «Рожь», «страна»- карта строек пятилетки, «моя»- вид на нашу школу, «родная»- мама с малышом. Дальше первой строки дело не пошло: монтажники споткнулись на слове «много». В разгар творческих споров к ним явился Борька Лахов и сразу раскидал всё по местам: «Много»- первомайская демонстрация, «в ней»- картина Пименова, кажется, «По Москве», ну, а «лесов, полей и рек» любой дурак может наклеить.

На слово «я» он, не задумываясь, предложил свое фото. От этих идей монтажники смутились и пребывали в смущении очень долго, пока на них случайно не набрел сам директор школы. Он просмотрел все, что было сделано, удивился, а удивившись, попросил работу эту прекратить навсегда. Так что группа монтажников работала, но не действовала, чем Мантисса была очень огорчена.

– Может, нам в инструктора податься?
– робко сказал Шурик.

– Инструкторов у нас и так достаточно, - устало ответила Мантисса.
– Все хотят малышами командовать, и никто не хочет нужное дело делать. Вот, например, «Клуб любителей шутки»- у меня пустует эта графа. Ребята вы остроумные, веселые. Организуйте клуб, как в двести девяносто второй.

– Это что, из «Крокодила» анекдоты вырезать?
– уныло спросил Шурик, и по реакции Мантиссы мы поняли, что он как в воду смотрел.

– Ну хорошо, - сухо сказала Мантисса.
– Я вижу, трудно вас чем-то заинтересовать. Предлагайте сами, я слушаю.

Это был ход наверняка. Как будто мы никогда ничего не предлагали! Да мы всю жизнь только этим и занимаемся. Клуб «Галактика» не пошел: слишком много лампочек понадобилось на звездное небо, и завхозу это дело не понравилось.

Газета «Антимир», где все наоборот, чтобы ни одного слова правды, тоже наша идея. О «Розочке» тем более нечего говорить. «Какие-то идеи у вас все набекрень, - сказала нам однажды Мантисса.
– Нет чтобы предложить что-нибудь существенное: «Клуб русской лирики восемнадцатого века», например. Было бы очень интересно: ведь мы ее так плохо знаем. Нет, все их тянет в какое-то прожектерство…»

Мы, видимо, слишком долго молчали, и Мантисса покраснела от негодования.

– Эх вы!.- вздохнула она наконец и встала.- Противно с вами разговаривать! Ничего не делают, ни о чем не думают, ничего не хотят…Идите, механические вы граждане…

– Давайте кинем в шахматишки,- потягиваясь, сказал Борька.- А то ведь сдохнуть можно от безделья. Слышишь, Шурка? Разок тебя обштопаю - и тебе полезно будет, и мне приятно.

– Ладно, - согласился Шурик.
– Играем на жвачку.