— Ладно. А какие планы на сегодня?

— Да пока никаких. Предки в сад уехали ковыряться…

— Слушай, давай сгоняем на Жуки. Мне батя ключи оставил от тачки.

— А тачку оставил?

— Да, конечно. Ну, что поедем? Погода — класс, и водичка уже теплая — вчера Михась ездил, рассказывал.

— Нет, ты знаешь, не могу. Голова что-то, и эти дела у меня начались, — схитрила девушка, которой в этот ответственный момент не столько хотелось побыть наедине с собой, сколько не хотелось встречаться со своим парнем, имевшим привычку отвлекать её пустыми разговорами.

— Ты имеешь в виду «месячные»? — удивленно продолжал собеседник. — Не рано ли?

— Не, в самый раз. Сегодня вот только начались, — продолжала привычно врать юная «хищница».

Однако терять парня она не собиралась — все же он был потрясающим любовником, хоть и немного ограниченным и простоватым, а потому, чтобы его не оттолкнуть, примирительно предложила:

— Андрюш, давай вечерком встретимся, часиков в девять. Мои будут в саду, так что приезжай ко мне. Идет?

— А как же «эти дела»?

— Ну, это же мои «дела», не твои. Могу я хоть раз в месяц подарить любимому мужчине «незабываемую ночь орального секса». Или ты откажешь мне в этом маленьком счастье?

— Аленка, ты — супер! Конечно, приеду.

— Только не пей много, если поедешь на пляж с ребятами, ладно?

— Хорошо, не буду, радость моя.

— Обещаешь?

— Ну, конечно. Я же за рулем!

— Ладно, до вечера, любимый!

— До вечера, котенок мой!

«Уф, наконец-то можно снова подумать. Нет, что-то мне не думается в такой духоте», — увещевала себя начинающая авантюристка, подсознательно мечтавшая о лаврах Великого Комбинатора.

Время подходило к астрономическому полудню, а это означало, что скоро тепло, обильно отданное солнцем бетонным стенам и черной крыше хрущевской пятиэтажки, через час-другой начнет заполнять внутреннее пространство комнат, и будет уже не до выстраивания схем и продумывания действий — мозги начнут плавиться от духоты и жары. Прекрасно это понимая, Лена, не долго думая, собрала свою пляжную сумку, побросав в нее только самое необходимое — подстилку-полотенце, бутылку воды, расческу, запасные трусики, быстренько натянула на себя свое любимое «подсолнуховое» бикини, как ей казалось, наиболее полно выражавшее её двустороннюю — солнечно-жаркую и в то же время темно-таинственную — натуру, надела темные очки, кремовую соломенную шляпу и купленное лишь на прошлой неделе обтягивающее короткое белое платье без рукавов, усыпанное красно-алыми розами…

Через десять минут она уже сидела на переднем сиденье старенькой «копейки», которая везла её к вожделенной глади водохранилища, сулившей прохладу и новые впечатления. Седовласый пенсионер, с удовольствием согласившийся подвезти миловидную особу, призывно махавшую рукой на перекрестке, радостно рассказывал ей о своем холостом сыне, уже «дослужившемся до должности начальника цеха, и это в каких-то 36 лет». Лена, понимая, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке», играла роль внимательной слушательницы, через равные интервалы времени поддакивая деду: «Да что вы говорите!… Никогда бы не подумала!… Как интересно!…» А про себя зачем-то считала, сколько раз в течение получасового вояжа пенсионер посмотрит на её оголенные коленки… Получилось тринадцать… «Это к счастью, — подумала она, выходя из машины. — А все же он славный, этот дед. Жаль, что у меня не было ни одного дедушки. Может быть, тогда я была бы добрее, человечнее!» И в это мгновение ей захотелось отблагодарить этого старичка-шофера, который бесплатно её вёз на своей «тарахтелке», стараясь в меру своих знаний и опыта развлечь беседой, аккуратно объехать все выбоины. Она обошла машину, подошла к водителю, который заботливо протирал от пыли лобовое стекло своего «стального друга» и, нежно улыбаясь и глядя сияющими очами прямо в удивленные глаза пенсионера, предложила: «Можно я вас поцелую?»…

«Разве может быть зрелище красивее и прекраснее этого? Если рай есть, то он должен непременно включать в себя и березовую рощу, и это небо, и солнце! В нем не должно быть серых туч, не должно быть затяжных дождей, не должно быть ни зимы, ни слякотной ранней весны и поздней туманной осени, а только вечное ясное лето», — таковы были первые мысли Кострова по возвращению «оттуда», где ему было так легко и беззаботно, но откуда он не вынес ни единого воспоминания, ни одного образа, никакого значимого чувства. Распластавшись под позолоченной солнцем, издающей едва слышный шепот, ветрено дрожащей на фоне небесной лазури изумрудной листвой берез, Сергей медленно-постепенно начинал припоминать события сегодняшнего утра, попутно возвращая себе ощущение собственного тела. Сначала вспомнил про морг, затем про «черный газон», про аварию, одновременно осознавая, что лежит он на мягкой травке, что под голову у него подложено что-то твердое и прямоугольное… Наконец, припомнил и свое сновидение… «Боже, ведь там было такое же небо, такая же листва и ещё были… девушки», — и в этот самый момент, когда он представил себе, как обнимал свою ненаглядную незнакомку-Аниму, его рука, та самая левая рука, внезапно почувствовала, что не одинока, что не лежит свободно на земле, откинувшись в сторону как её напарница, а греется в плену чьей-то теплой и мягкой ладони, как бы под её защитой…

Сергей закрыл глаза и постарался сосредоточиться на ощущении чужого, но приятного тепла… Через несколько секунд он понял, что это, скорей всего, чья-то ладонь, и ладонь узкая, легкая, по-видимому, женская, что она не просто равнодушно лежит на границе его кисти и запястья, а через равные полусекундные интервалы времени то слегка сжимает, то вновь отпускает его руку… «Вот бы и в Раю было бы то же самое — женское тепло, ласка, нега», — думал он, наслаждаясь и совсем не собираясь открывать глаза, не говоря уж о том, чтобы что-то сказать или пошевелиться…

— Ну, как он, живой? — раздался твердый мужской голос откуда-то сзади, со стороны, противоположной той, куда были вытянуты ноги юноши.

— Так точно, Дмитрий Николаевич! Живой! Пульс ровный, стабильный, — отозвался совсем рядом звонкий и молодой девичий голосок.

Костров мгновенно оценил, что голосок ему нравится, что принадлежит он юной особе, и что даже если она и не слишком хороша собой, то за одно только право наслаждаться её голосом он согласился бы отдать… но он так и не назначил цену, решив подумать об этом после…