Трудно сказать, когда сложились эти религиозно-реформаторские идеи у Чаадаева. Видимо, он возвращался в Россию после трехлетнего путешествия по Западной Европе уже одержимый «своей идеей», одержимый «Философическими письмами», которые жаждал написать и напечатать на родине.

Сама история чаадаевского возвращения также явилась ярким воплощением его нравственно-общественной программы.

Нравственная независимость была всегда определяющей чертой личности Чаадаева. Пушкин недаром сказал о нем: «Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, а здесь он — офицер гусарский». Тут меткая характеристика способностей, возможностей pi судьбы. В самом деле, республиканские, свободолюбивые устремления сделали Чаадаева одним из самых просвещенных политических умов своего времени, его блестящее образование, литературная одаренность, которая с такой яркостью развернулась в «Философических письмах» и «Апологии сумасшедшего» (1837) — немногом его наследии,— все это свидетельствует об объеме и малой осуществленности его поразительных способностей.

В пору знакомства с Пушкиным Чаадаев был гусарским офицером; в 1820 году он спас Пушкина от ссылки на Соловки или в Сибирь. Когда весть о возможности подобного наказания юного поэта достигла Чаадаева, он, в ту пору один из самых блестящих молодых людей Петербурга и Москвы, кинулся к советнику императора Каподистрии, поехал к историку Н. М. Карамзину и уговорил их заступиться за Пушкина перед царем. Северная ссылка была заменена Кишиневом и Одессой.

С юга Пушкин обращается к далекому другу:

Участник Бородинского сражения, взятия Парижа, Чаадаев пользовался большим авторитетом не только среди своих сверстников, но и людей, облеченных властью. Перед ним открывалась головокружительная карьера, которая была внезапно оборвана им самим.

В 1820 году Чаадаев был послан к императору Александру I в Троппау с удручающим известием о бунте Семеновского полка. Выполнив эту миссию, Чаадаев подал в отставку. Пожалуй, ни одно событие его жизни не обсуждалось столь бурно, не вызвало столько кривотолков.

Ходила сплетня, будто Чаадаев опоздал к императору из- за своей вечной заботы о туалете — его-де опередил Меттерних, рассказавший Александру I неприятную новость, почему-де Чаадаеву и пришлось подать в отставку. Говорили еще, будто он оставил службу потому, что на него рассердились его друзья, офицеры Семеновского полка.

Племянник Чаадаева Жихарев впоследствии уверял, что «серьезная сущность» разговора «гвардейского ротмистра с всероссийским императором навсегда останется неизвестной» [115] . Однако друг Чаадаева декабрист Матвей Муравьев-Апостол, проведший в сибирской ссылке тридцать лет, назвал эти слова Жихарева «пустой болтовней людей, не знающих сути дела».

Разговор Чаадаева с Александром I, как и разговор Пушкина с Николаем, происшедший спустя несколько лет, всегда привлекали внимание и современников, и историков литературы.

Вот подлинный рассказ Муравьева-Апостола, выпавший из поля зрения биографов: «Чаадаев мне рассказывал о своем свидании с Александром. Первый вопрос Государя: — Иностранные посланники смотрели с балконов, когда увозили Семеновский полк в Финляндию? Чаадаев отвечал: — Ваше величество, ни один из них не живет на Невской набережной. Второй вопрос: Где ты остановился? — У князя А. С. Меншикова, ваше величество.— Будь осторожен с ним. Не говори о случившемся с Семеновским полком».

Чаадаева поразили эти слова, так как Меншиков был начальником канцелярии Главного штаба Его Императорского Величества. Чаадаев мне говорил, что вследствие этого свидания с государем он решился бросить службу» [116] .

По этому рассказу легко догадаться, какое отчаяние овладело Чаадаевым: ведь он увидел, что царь боится правды, не хочет ее знать.

Ю. Н. Тынянов был уверен, что именно история с Чаадаевым послужила для Грибоедова — его ближайшего друга — основой сюжета «Горя от ума»: «Катастрофа с Чаадаевым... вовсе не была частной, личной. Это была катастрофа целого поколения... Государственная значительность частной личности отразилась на Чацком, и эта черта, несомненно, идет от Чаадаева, от его несбывшегося громадного влияния на дела государственные» [117] .

Это понимали современники. В декабре 1823 года Пушкин писал П. А. Вяземскому: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева?» [118]

Сюжет гениальной грибоедовской пьесы оказался, как известно, странным пророчеством для личной судьбы Чаадаева: спустя десять с небольшим лет, как и Чацкий, он был объявлен сумасшедшим.

В 1821 году Чаадаев подал в отставку и вступил в тайное общество декабристов, а спустя два года покинул Россию. Перед отъездом он разделил свое имущество с братом, думая, что уезжает навсегда. Об этом Чаадаев говорил друзьям, писал родным.

Тетушке А. М. Щербатовой Чаадаев сообщает: «Я буду навещать вас года через три, через два, а может быть, ежегодно, но отечеством моим будет Швейцария. Мне невозможно оставаться в России по многим причинам» [119] .

Чаадаев путешествует по Европе. Его одолевает хандра, но занимает общение с людьми, стоящими на вершинах европейской образованности. В это время Чаадаев знакомится с Шеллингом, который говорит, что Чаадаев произвел на него впечатление одного из самых умных людей. Из русских он много и часто видится с Николаем Тургеневым, одним из основателей декабризма, также путешествующим по Европе. С самого начала 1820-х годов они вместе думали и обсуждали настоящее и будущее России. Оба члены Тайного общества декабристов, оба собирались издавать общественно-политический журнал, о чем уже был донос Бенкендорфу [120] . 27 марта 1820 года Николай Тургенев написал Чаадаеву: «Есть и у нас люди, чувствующие все несчастие и даже всю непристойность крепостного состояния... Итак, действуйте, обогащайте нас сокровищами гражданственности» [121] . Но как «действовать», как обогащать Россию «сокровищами гражданственности» ? Этот вопрос стоял для Чаадаева и его друзей очень остро.