В работе летчика есть одна особенность, недоступная воображению у нас, на земле: иной отсчет времени. Мы живем часами, реже минутами, в меньшее время нам просто не уложиться. Для летчика осязаемо существуют секунды и доли секунд. За кратчайший этот отрезок он обдумывает ситуацию, принимает решение, работает.

Летчик живет на сжатом времени. Он выжимает все возможное не только из машины, но и из себя. Полная нагруженность, может быть, более всего и привлекла Юрия в летчицком ремесле.

...Но вот настал день, когда чудо гагаринской жизни пришло со стороны. Почти неведомо для себя им стала маленькая девушка в голубом платье.

«Все мне понравилось в ней: и характер, и полные света карие глаза, и косы, и чуть припудренный веснушками нос... Горячева Валя».

Толчком к любви часто служит удивление. Человека охватывает оторопь: будто он шел, шел и споткнулся. А когда, пережив внезапную встряску, оглянулся, то все окружающее приняло совсем особый вид, наполнилось легкостью и простотой. Оказывается, не заметив, он вступил уже в иное измерение, в мир, составленный из радостных мелочей. Из ее ресниц, сейчас полуопущенных. Из ее пальцев, сейчас захолодавших. Из узких следов ботиков на тротуаре...

Познакомившись с Валей, тогда служащей телеграфа, а позже студенткой-медичкой, он очень естественно вошел и в ее семью. Дом на улице Чичерина стал любимым приютом на время увольнений не только для Юрия, но и для его товарищей. Уклад семьи Горячевых напоминал Юрию собственный дом. Он искренне восхищался хлебосольством Горячевых и кулинарным мастерством отца Валентины Ивана Степановича, повара по профессии.

Сватовство прошло со свойственной Гагарину обстоятельностью. На побывке в Гжатске Юрий сначала обговорил все с Анной Тимофеевной, получил ее материнское одобрение и лишь затем, вернувшись в Оренбург, сделал предложение, а после шумно отгулял свадьбу, совпавшую и с празднованием сороковой годовщины Октября, и с производством его в офицеры. Брак Юрий заключил именно в то время, когда становился полностью самостоятельным человеком. Аттестационные документы после выпускных экзаменов были уже подготовлены, и вчерашние курсанты, последние дни дохаживая с пустыми погонами, томились в «голубом карантине». Гундарев вспоминал посланную ему вскоре ликующую открытку: «Юрка! Я уже лейтенант!» (Гундарев учился в это время уже в другом училище и окончил его позднее.)

...И в то же самое время, будто дождавшись подросшего Гагарина, друг за другом стали взлетать на околоземную орбиту первые спутники! Скорость их - восемь километров в секунду - казалась пока недостижимой ни одному летчику...

ПРЕДЧУВСТВИЙ И ПЕРЕМЕНЫ

Перед тем периодом жизни Гагарина, который можно назвать «космонавтским» (о нем необходима отдельная книга, мы же будем вспоминать более коротко), лежали два года службы в Заполярье.

Он приехал туда по собственному выбору и поначалу без жены: Валентина доучивалась в Оренбурге. Поездом, а потом автобусом по заснеженной тундре поздно ночью добрались оренбургские выпускники до своего нового гарнизона. («Блестящие армейские лейтенанты, мы всем бросались в глаза, на нас поглядывали: что это, мол, за птицы залетели сюда, к студеному морю?»)

Стоял декабрь. Но это была не клушинская зима его детства - словно один длинный-предлинный день с румяными угольками на загнетке, с хлопьями снега, широкими, как ладонь, зима, которая опускалась в одночасье полушалком из козьей шерсти и укутывала деревню до подбородка - пушистая, солнечная.

Здесь зима была темна, будто закопченное стекло. Еще в поезде Гагарина поразило, что часы показывали полдень, а в морозном тумане клубились голубоватые потемки. За Полярным кругом мгла сгустилась еще пуще. Снега призрачно вспыхивали в беглом свете прожекторов. Луч скатывался по твердому насту, который казался шершавым, словно неглазурованный фаянс. Черепки обледенелых камней попадались под ноги и звенели, отброшенные сапогом.

Молодых лейтенантов поселили в один из бревенчатых бараков, И здесь впервые Гагарина увидел Семен Дмитриевич Казаков, впоследствии один из близких друзей последних лет его жизни. Казаков был в тот день дежурным по части, и вот как он сам вспоминает это событие:

«С жильем у нас было небогато, а тут приехало много семейных. Скажу прямо, при виде молоденьких лейтенантов и их промерзших, пугливо оглядывающихся жен я порядочно растерялся. Кое-как распихал всех в учебных классах до утра. И все же одному офицеру места не досталось. Стоим решаем, как быть...»

В это время приоткрылась дверь в коридор: выглянул Гагарин.

– Давайте к нам третьего!

Казаков засомневался:

– Ведь только что сами вселились, да и комната на двоих...

– Ничего, мы койки сдвинем.

Всунули третью кровать и спали так, поперек их, несколько месяцев.

– С этого времени молодой лейтенант мне и запомнился. Его простое лицо, приветливая, дружеская улыбка. Есть хорошая поговорка: чтоб узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Но служба требовала не соль есть, а приступать к полетам, узнавать на деле.

...Увы, в полярном небе особенно не разлетаешься. «Видимость миллион на миллион», как любят выражаться летчики, внезапно, без всякой подготовки сменяется здесь критической: не более чем на двести-триста метров. Перемена происходит иногда - за минуты! Сплошная облачность, туманы, снежные заряды... Опытные командиры не спешили отправлять новичков в небо.