– Привет, мам! Что поесть?

– Рассольник, но он остыл. Погрей. Но если можешь минутку потерпеть, зайди сюда. Это важно.

Илья вошел и, ничего не понимая, воззрился на экран:

– Что случилось? Барахтину четвертовали в подвале?

Тамара Сергеевна возмущенно хрустнула целлофаном (сегодня перед ней на столике были не семечки, а какие-то орешки).

– Нельзя, Илюша, быть таким циником, – сказала она. – Барахтину вчера изнасиловал бандит Финик. А сегодня он подарил ей виллу на Лазурном Берегу.

– Вот это да! За какие заслуги?

– Он понял, что полюбил ее по-настоящему. Теперь Барахтина миллионерша.

– Отлично! Значит, у Попова в Москве все срастется.

– У какого Попова? – не поняла Тамара Сергеевна. – Если ты о ее друге, то его фамилия не Попов, а Тополев. Он тоже миллионер. Или нет, миллиардер! Барахтина очень любила его, но бросила еще в прошлом месяце. Она узнала, что он может оказаться ее братом-близнецом, которого подменили в роддоме.

– Ерунда! Рожи у них совсем разные.

– Ты не понимаешь! Злой гений Тополева, пластический хирург Кленов…

– Тоже его близнец?

– Илюшка, не заговаривай мне зубы! При чем тут Тополев?

– Ни при чем. К черту его – я говорил о Попове. Режиссер Попов укатил сегодня в Москву к Барахтиной, которая его ждет не дождется.

– Тот самый Попов? Из нашего ТЮЗа? – округлила глаза Тамара Сергеевна.

– Какой же еще? Единственный в мире Попов. Не играть мне больше Лаэрта.

Тамара Сергеевна только отмахнулась:

– Ну тебя! Врешь, как всегда. Кого ты способен играть? И в газетах писали, что у Барахтиной роман с Шишидзе. А про Попова ни слова…

– Одно другому не мешает. Впрочем, я согласен и на Шишидзе. Пойду греть рассольник.

Тамара Сергеевна стала вдруг очень серьезной. Она даже спустила одну ногу с дивана.

– Илюша, возьми вон там…

Голос у нее сделался слабый, таинственный.

Она указала рукой на какую-то бумажку, которая белела на столе.

– Ага! Знаю, что это такое! Ты наконец закончила оду к столетию Аллы Кавун, – догадался Илья. – Нет? Тогда это мне повестка из военкомата. Снова нет? Значит, направление в поликлинику – весь «Фурор» гонят проверяться на глистов.

Тамара Сергеевна спустила с дивана вторую ногу.

– Илья, – сказала она еле слышно. – Мы с тобой сегодня получили письмо. Оно на столе. От твоего отца. От Бочкова.

– И что же пишет этот Бочков?

– Прочти сам. Это важно.

Ей очень нравилось говорить «Это очень важно» и не нравилось, что Илья никак не делается серьезным от этих слов.

Илья взял конверт. Крупная краснокочанная роза, нарисованная на конверте, выглядела угрожающе. В последние дни Илья понял, что красные розы цветут к беде.

Письмо далекого Бочкова оказалось не длинным – всего один листок из блокнота с рваными дырочками по краям. Однако вместилось в этот листок и глубокое раскаяние, и тоска о глупо потерянном счастье, и надежда это счастье вернуть. Все это было изложено скупо, почерком человека, давно отвыкшего от ручки и забывшего о существовании знаков препинания.

– Бочков хочет вернуться к нам, – пояснила Тамара Сергеевна.

Она решила, что Илья бочковских намеков не понял и потому не потрясен.

– Вернуться? Он что, мыла наелся? – удивился Илья. – А как же Сургут?

– Мне рассказывали… Его жена сошлась с другим и выставила Бочкова из квартиры. Он очень одинок.

– Это не смертельно. Нашего Снегирева жены выставляли четыре раза, а он как огурчик.

Тамара Сергеевна печально смотрела на задернутые шторы. В комнате воцарилась тишина. Даже с экрана уставился на те же шторы какой-то прекрасно причесанный мужик с напудренным носом (должно быть, миллионер) и сочувственно молчал.

– Илья, это важно, – как заклинание повторила Тамара Сергеевна. – Ты рос без отца, а это неправильно. Это очень плохо для мальчика! Ты не знал, что такое крепкое отцовское плечо, сильная мужская рука, которая всегда поддержит и защитит. Я знаю, ты мучился, тосковал по родной душе…

– Да не тосковал я, – взвыл Илья.

Миллионер в телевизоре тоже погрустнел, будто понял, что Тамара Сергеевна вместо него сказала самые душевные и мудрые слова.

– Нет, тосковал! – настаивала она. – Не спорь со мной! Иначе откуда твоя угрюмость, твой цинизм, твоя привычка часами сидеть за компьютером? Если бы отец был рядом, ты бы вырос более крепким, бойким, жизнерадостным мальчиком…