Дмитриев молчал.

— Я где-то понимаю тебя, — продолжал Орлов, как бы в раздумье подбирая слова и не переезжая перекрестка, — понимаю твой запал, но насколько он… объективен, что ли? Может, тут только личные… Держава — не мед, с ним не сработался даже такой закаленный человек, как Семенов, но тебе ли…

— Семенова он убрал.

— Как убрал?

— Выжил. За короткий срок выискал огрехи в выбраковке скота, понаписал выговоров, а рабочком поддержал, естественно. Мне трудно было что-то возразить, поскольку Семенов и не обращался, и вообще странно себя вел.

— Зачем ему лишаться такого специалиста? Не понимаю…

— А я понимаю, Андрей, понимаю. Для меня ясна вся логика его поступков, а вот удастся ли мне убедительно доказать это — не знаю. Ну, что мы стоим?

Орлов мягко включил скорость, но, прежде чем пересечь перекресток, внимательно посмотрел влево и вправо по главной дороге. С горы пылил цементом самосвал, и Орлов, пережидая его, сказал со вздохом:

— Потеряешь ты башку, Коля!

— Все мы не вечны, так лучше уж рискнуть по делу, чем вот так, как эти утром! — Дмитриев кивнул в кювет, на опрокинутую машину.

На лесной дороге дышалось легче. И хотя под колесами не было асфальта и потрясывало на крупной «гребенке», но голубизна неба над просекой, густая зелень весенней хвои, сероватая зернь осевших, усыпанных сучьями и хвоей куцых сугробов, пестрота проталин и особенно огненная дробь садившегося за лесом солнца, бившего по глазам из-за сотен тонких прямых стволов молодого сосняка, — все это, плывшее навстречу и мелькавшее слева и справа, напоминало приятелям о весне, о ее заботах, но в то же время бодрило и радовало.

— Вон твои скирды! — весело кивнул Дмитриев налево.

Перелесок у обочины похудел, сузился, и слева, за белоствольным пересветом опушкового березняка, сначала лишь угадывался, а через полминуты накатил на глаза и вольно разлился до дальнего перелеска простор лесного поля. Овинной громадой затучнела сначала одна скирда, потом, будто выдвинулась из первой, черная хребтина другой, и, пока не миновала их машина, все наплывали на ветровое стекло, все выкручивались, подставляя заматеревшие за зиму серые бока под жадный взор Орлова.

— Тонн сорок — не меньше! — стрельнул он глазом на Дмитриева, а когда тот кивнул, улыбнулся — А я нынче вашему «Светлановскому» вмажу!

— Нынче едва ли, Андрей, но дело идет к этому…

— И нынче вмажу: у меня не так уж мало кормов, это я для страховки, да и сочных кормов у меня еще прилично осталось. Даже морковь есть! Если удои продержу на уровне прошлого месяца — обгоню «Светлановский».

Он заржал оглушительно, дико, до сладкой боли в молодых сильных легких, выплескивая из себя колючий шлак волнений и усталости за сегодняшний день. Дмитриев посмотрел на бело-розовую улыбку его, и, вместо того чтобы улыбнуться — как это и должно было бы быть, — он оцепенел в какой-то мечтательной задумчивости, вспомнив сестру Орлова, молодую учительницу начальных классов. «Красивая, здоровая, только ростом высоковата… А впрочем, о чем я!..»

Орлов иначе истолковал молчание приятеля и тотчас умолк, сморгнув слезы смеха, слегка устыдившись его. За полкилометра от Бугров он притормозил. Старушонка, остановившая машину, так и шла на высунувшегося Орлова с поднятым в руке топором, которым она сигналила.

— Бросай оружие, бабка! Садись!

— Садись, Анна Поликарповна! — Дмитриев открыл дверцу с левой стороны. — Давай топор-то под ноги. Вот так!

— А вязанка? — спросил Орлов. — Она в машину не войдет.

Вязанка дров — в два обхвата — лежала на самой обочине.

— И не надо! Сема Хворин поедет, молоковоз наш, он и заберет. Там у него дужка у бочки есть, — привяжет и привезет. Он мне этак завсё возит. Привезет и кинет через забор — вот и дрова!

— Та-ак… Значит, разделение труда? Понятно… Коля, прихлопни у нее дверцу! — И уже снова к старухе: — А чего ты по палке собираешь? Нарубила бы не торопясь и привезла на тракторе, а так одна ходьба пустая. А может, сил нет рубить? А?

— Силы есть еще, трактора нету!

— Трактора в «Светлановском» есть! — возразил Орлов, разговорившись.

— Не по нашему карману, милой! Вон спроси у начальства, вот хошь у Николая Ивановича, — кивнула она в сторону Дмитриева, — сколько директор за трактор берет.

— Сколько?

— По семи с лишком рублей за один воз, да трактористу на вино надо дать три с полтиной, вот дровца-то у нас ныне в Буграх и стали золотые. Да еще и трактор-то не скоро выпишешь. Надо за девять километров в контору соскребать, там бумажку выходить, денежки отдать — да мало ли хлопот!