— Вон-вон! Загорелось! Откинь! — кричал Орлов, и в голосе его оживали нотки бодрости. Огонь и в самом деле доедал теперь только откинутые вороха, а вся остальная масса лежала в безопасности.

— Коля! Пострахуй тут немного и — за мной, а я его догоню, паразита! — крикнул Орлов.

Он рванулся по дороге на шум уходившего трактора. Было ясно, что этот трактор своротил стога к дороге, он же, возможно и невзначай, зажег от искры солому. Немудрено зажечь: трактор выше кабины врезался в соломенную массу, тут действительно искры хватит…

Дмитриев несколько раз проработал, прочистил коридор меж догоравшей соломой и нетронутой, покидал для верности мокрого снега из канавы и кинулся за Орловым.

До трактора он добежал скоро. Машина стояла с заглохшим мотором. В полумраке виднелась распахнутая кабина, а у левой гусеницы Орлов тормошил человека.

— Ах ты паразит! Ах гад! Да тебя мало… Тебя прибить, негодяя, или прямо в милицию?

— Тихо!.. Тихо, говорю! Чего ты взъелся? Отпусти!

— Я тебя спрашиваю в последний раз: как у тебя рука поднялась? — хрипел Орлов, склоняясь над маленьким трактористом, в котором Дмитриев узнал нового в их совхозе парня.

— Приказ! — выкрикнул он чуть не со слезами. Приказано — вот и сдвинул после работы!

— А поджег кто?

— Чего?

— Солому кто велел поджечь?

— Ничего я не поджигал. Сдвинул я скирды и все…

Дмитриев подошел и в изнеможении сел на траки гусеницы.

— Оставь ты его… оставь… Это державинские проделки… — еле переводя дух, произнес он.

— Айда к Бобрикову! — взревел Орлов, и ничто его сейчас не могло остановить от гнева и желания расправиться с самодуром.

Орлов грохотал в дверь минут пять, не меньше. Он бы вырвал обычные запоры, но Бобриков как раз на днях поставил могучий крюк, сильно опасаясь Маркушева, вернувшегося из тюрьмы. Этот крюк и держал дверь. На стук загорались в доме окна, в то время как у Бобрикова окошко погасло. Соседи выходили на площадку, дико смотрели на разъяренного Орлова, не узнавая его, измазанного гарью. Дивились.

Дверь открылась неожиданно и тихо. Орлов лишь секунду раздумывал, потом резко распахнул дверь сам и схватил Бобрикова за кушак халата.

— Попался, гад! — гаркнул он прямо в лицо Бобрикову и так тряхнул его, что тот стал оседать и бледнеть.

— Чего это с ним? — удивился Орлов, понимая, впрочем, что схватило сердце.

— Вот… Валидол… — тихо проговорил Бобриков, показывая слабым движением руки на карман халата.

Дмитриев достал валидол, открыл коробочку, сунул под язык директору таблетку. Подумал и снова положил лекарство на место. Осмотрелся. Директор лежал на полу, покрытом ковралитом, хотя тут была всего лишь прихожая. Столик с зеркалом, на котором были выставлены бутылочки с одеколоном и прочими благовониями — предметами не только мужского, но в основном дамского туалета, очевидно жена наставила. Она же, городской человек, приезжающая сюда лишь на лето в качестве почетной дачницы, купила ему модный халат и мягкие расписные тапочки — желтым по серому.

— Тебе, паразиту, белые пора надевать! — рыкнул Орлов, увидев, что Бобриков оклемывается — бледность исчезала и багровая краска заливала его щеки. — А ну, говори: в милицию тебя тащить или завтра в райком?

Бобриков молчал, соображая.

— Я спрашиваю: ты зачем велел солому мою уничтожить? Она же загорелась!

Бобриков дернул кустиками бровей. Спросил.

— Сгорела?

— Сгорела — не сгорела, а отвечать тебе придется!

Бобриков хмыкнул и сел на полу. Холодно глянул на Дмитриева, потом обратился к Орлову:

— Ничего я не знаю!

— Врешь! Тракторист признался!

Бобриков подумал еще. Откинулся боком на стену, прикрыл глаза.

— Может, в постель? — спросил Дмитриев.

— Ну и приказал! Ну и что? — бодро и зло вскинулся Бобриков, не обращая внимания на предложение Дмитриева о постели. Видимо, это его уже мало волновало. Более того, он заглядывал в полуотворенную на площадку дверь, видел там людей и, кажется, был доволен этим.

— А то, что схлопочешь вместо пенсии — тюрьму!

— За что?

— За попытку уничтожить государственные корма!

Бобриков помолчал. Покряхтел, забираясь в карман халата.

— А вот! — сказал он, доставая что-то.

Орлов наклонился и увидел в кулаке маленькую бумажку, будто специально приготовленную для Орлова. Очевидно, Бобриков ложился с нею спать.

— За поджог не отвечаю… А за то, что стога сдвинул с поля… Мое право! Чего не убирал? Я вот тебе письмо послал с требованием вчера… Заказное, понимаешь.