– У моего Пегаса день рождения вчера исполнился. Восемь лет как стукнуло. Ну, я ему колпак выкроила из ватмана. Киноварью покрасила. Под дождем, случается, акварельные краски текут. Я ответила. Вы довольны?

– У вас кровоизлияние в мозг произойдет, Максимович.

Голова снова исчезла, и я влез по ступенькам на мансарду. Стены и потолок в просторной мансарде были подбиты тесом. Здесь была и спальная, и гостиная, и столовая, и кухня, судя по обстановке. Холодильник и телевизор отсутствовали. Зато имелась газовая плита. Скошенный потолок в три окна, по которым дождь барабанил, ампирная мебель, и литографии Москвы 19-го века на стенах создавали атмосферу дачного уюта.

– Дверь в ателье горячая, потому что муфельная печь за ней работает, - она раздвинула стеклянные матовые створки в стене, за которыми оказалась ванная комната.
– Примите душ. Полотенце любое, кроме черного, и того, что в синюю полосу. Вода греется от газовой колонки. Коробок со спичками под раковиной. Халат возьмете табачного цвета с поясом. А я кофе пока сварю.

Я хотел у нее что-то еще спросить, и не втыкался, что именно. Она наполнила водой из пластиковой канистры большую медную турку, поставила ее на плиту и доставила из кухонного шкафа какую-то снедь, а я все стоял у ванной, тупо наблюдая за ней.

– Послушайте-ка. У вас на всех изделиях стоят монограммы «Да» точка «Ша». Кто это?

– Это я, - отозвалась она, размалывая кофе в ручной мельнице, стилизованной под избушку.
– Дарья Шагалова.

– А Максимович кто?

– Это вы. Генрих Максимович. Тряпье ваше я выкинула. Оно уже не годилось. Телефон, сигареты, зажигалка и деньги на комоде. Улов остался в прихожей.

«Молодец, - обозвал я себя мысленно, и добавил еще пару-тройку лестных, но непечатных эпитетов.
– Забыл про удостоверение с размытой карточкой. Лодыжки ее вспомнил, а упыря-эколога забыл».

– У вас амнезия?
– она вдруг резко обернулась ко мне.

– Болезнь Альцгеймера, - буркнул я, шагнувши в ванную, и задвинув за собой стеклянные створки.

Через час мы завтракали, как одна большая дружная семья. Большая и дружная, разумеется, гипербола. Но все-таки мы завтракали. Все-таки пили кофе. К тому времени я успел помыться, сбрить щетину станком отсутствующего супруга Дарьи Шагаловой, напялить его нижнее белье, черные плисовые штаны, и черный же пуловер с монограммой «З». В этом доме у каждого были свои монограммы.

– С виду вы общего размера, - сообщила Дарья, отвернувшись, пока я штаны примерял - Но он моложе. И привлекательней. И умнее.

– Рад за него, - отозвался я, застегнувши пуговицы. Штаны пришлись мне впору.

– И добрей, - пополнила она характеристику возлюбленного.
– А вы ко мне посреди ночи вторглись. Глаза безумные, как…

Она замолчала, подбирая сравнение.

– Как у безумца, - пришел я ей на помощь.

– Веслом угрожали.

– Я не мог вам угрожать. Я никому не угрожаю. Последний кому я угрожал, был мой кот Парамон, нассавший приятелю в полуботинок.

Дарья Шагалова поморщилась.

– Опорожнившийся, - изменил я формулировку.
– Так лучше?

Лучше не стало. Дарья была чувствительна и обидчива. Инструментом ее мести служил бойкот. Еще школьная заготовка. Или семейная. Видать, не сладко приходилось этому «З», когда его женушка сердилась. Промолчала Дарья до окончания завтрака. Я не возражал. Подобная форма женского протеста мне импонирует. Я бы ввел ее на образовательном уровне как отдельную дисциплину. Урок молчания для девочек. Вместо, хотя бы, труда.

– Так и будем играть в молчанку?
– разливая кофе по кружкам, Дарья иронично усмехнулась.
– Мне просто любопытно, как надолго вас хватит.

– Нет.

– Нет? Как это понимать?

– Вам просто любопытно, - я закурил, не спросивши ее дозволения.

Благо, она вернула мне личные вещи в целости. Минус телефон. Мобильная трубка после долгого пребывания в воде безвозвратно испортилась.

– И все. Любопытно, и все, - я посмотрел в ее карие зрачки.

Взор ее тут же упал, как будто в поисках галеты. Галета была найдена, и поплатилась. Ровные белые зубы с хрустом разъели ее. Пропала галета.

– Давайте лучше о вас помолчим, - предложил я Дарье.
– Давно вы здесь?

– Пять лет и третий месяц.

– Как вам живется в Казейнике?

Она рассмеялась.

– Я не была в Казейнике. Студию муж арендовал, и тогда еще на берегу водохранилища. Здесь тихо, спокойно. Леплю без указки. Это мое. Лепить я с малолетства пристрастилась. Потом уже детская студия. Строгановское училище. Свадьба. Гжель на электричке.

Дарья кивнула на обойный фотографический портрет в дорогой вишневой рамке с червоточинами. Там обитал насупленный молодой человек в очках.