– Потом Зайцева позвали сюда. На местный комбинат «Франкония» сразу главным редактором в многотиражку. После бульварной газеты муж обрадовался. Конечно, большой успех для начинающего журналиста.

– Без сомнений, - поддержал я морально Зайцева.
– И что у нас производит комбинат?

– Мы с ним на выставке познакомились. В «Экспоцентре». Я стенд оформляла для немцев. Тогда мне деньги были нужны.

– А сейчас не нужны?

– Вы думаете, я задаром ваяю?
– она рассмеялась.
– Женское рукоделие? Ничуть. Все мои работы куплены частным коллекционером. Скоро будет моя персональная выставка. Музей современного искусства в Нюрнберге.

«Опять Нюрнберг, - я погасил сигарету в пепельнице, и прикончил остывший кофе. И «Франкония». Земля франков. Нюрнберг ее исторический центр. Похоже, Казейник боши капитально отвоевали. Реванш за поражение под Москвой. Что-то здесь производит этот частный коллекционер. Что-то весьма опасное. Или, напротив, ликвидирует. Токсичные отходы? Возможно. «Годов девять Казейник блуждает по области», - сказал участковый. Итого девять лет природная аномалия разрастается. Природа уничтожена кислотными осадками. И тучи в сторону ветром не сдувает. А ветер налицо. Будто незримым куполом Казейник накрылся. И никто не учуял. Ни в Москве, ни в области, ни из космоса. Подпространство какое-то. Затерянный мир. Призрачная зона. Вопрос. Для чего этому частному коллекционеру Дарья Шагалова? Ладная маленькая фигурка в большой и запутанной партии? Ответ. Пусть Зайцев ломает голову. А мне из Казейника надо сматываться».

– Еще кофе? – пробился ко мне голос Дарьи.

– Пожалуй.

Она засыпала кофейные зерна из пакета в избушку-мельницу и принялась их перемалывать заодно с моими костями:

– Вам, разумеется, на искусство плевать, Максимович. Кто вы здесь? Лаборант?

Да еще и не лаборант. Жулик из тех, что на Княжеской меняются. Вы ведь меняетесь, Максимович?

– Меняюсь.

«Вчера монахом был, - закуривши следующую сигарету, я откинулся на спинку стула.
– Сегодня даже не лаборант. Завтра кем стану, Бог только знает».

– Я так и думала. Польстились на казенный инвентарь, - Дарья ссыпала молотый кофе в турку, и поставила ее накаляться под газовым пламенем.
– Комбинезон с предприятия украли?

– С какого предприятия?

– С комбината «Франкония». Не надо играть со мной, Максимович. Сотрудники с комбината привозят мне раз в неделю энергоносители, сырье и продукты, - она села против меня, и прищурилась.
– Курите, Максимович. Или как вас там? Удостоверение личности поддельное?

– Нашел, - сознался я, нехотя.
– На первом этаже. Где труп животного плавает.

– Это не труп животного, Максимович, - усмехнулась Дарья.
– Это чучело примата. Я днем спускалась измерить уровень затопления. Там плавало в коридоре чучело шимпанзе. И этаж, к вашему сведению, не первый, а тринадцатый. Как сотруднику экологического института, вам должно знать, сколько в здании этажей. И не ссылайтесь на болезнь Альцгеймера.

– Допустим, - согласился я отчасти.
– Но в искусстве я смыслю, товарищ Дарья.

– Смеетесь?

– Редко. В остальном же искренне рад за вас. Насчет выставки. Вы ангоб удивительно смешиваете. Пеликан просто изумительный внизу. Михаил Александрович Врубель одобрил бы.

– Вы находите?
– на смуглых ее щеках проступил румянец.

– Как проснулся, так и нашел. Пеликана и прочих. А теперь позвольте откланяться. В Москву пора.

– Что вы там забыли?

– Там я все помню. Я здесь хочу все забыть.

– Да вы и впрямь не здешний, - изумилась Дарья.
– Вы, разве, не в курсе? Я встал из-за стола.

– Сядьте.

Дарья посмотрела на меня с искренним сочувствием.

– Послушайте. Вы спрашивали, что производит комбинат.

– Правда?
– сама напомнила о себе болезнь Альцгеймера.

– Мочевину.

– Органические удобрения?

– Этого я не знаю. Только отсюда невозможно сбежать.

Я покосился на сбежавший кофе. Это был знак. Выключив плиту, я влез на стул, открыл оконную задвижку, и поднял раму. Дождь оросил остатки нашей трапезы.

– Вы в своем уме?
– Дарья выхватила блюдо с галетами из сектора, пораженного дождем.

– Хочу осмотреться.

– Опустите же окно! На крышу вздумалось? Пожалуйста!

Она установила вазу на полке, стремительно пересекла мансарду, дернула чуть в стороне от люка в полу так же пропущенную мной веревочную петлю, и к ногам ее разложилась такая же дюралевая лестница. Я захлопнул окно, щелкнул задвижкой и спрыгнул со стула.

– Как ребенок, честное слово. К чему эта паника? Сапоги резиновые обуйте.

У Зайцева почти ваш размер. Только Зайцев хладнокровней побудет. И непременно дождевик с капюшоном. И возьмите бинокль. Он в картонке. Отчетливей разберетесь. Я пока муфель проведаю.

В обувном строю под вешалкой я отобрал резиновые сорок четвертые сапоги, и добыл бинокль из шляпной картонки. Дарья уже пропала внизу. Я же, облаченный в плащ и сапоги, навесил на шею бинокль и поднялся на крышу экологического института. Опять смеркалось. После изнурительных скитаний по Казейнику я проспал чуть не двенадцать часов. Так что наш с Дарьей завтрак оказался, по сути, ужином.