«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«Как смятенно жизнь гладит навстречу…»

Как смятенно жизнь гладит навстречу, Потому что детство за тобой Поднимает узенькие плечи, Поправляет бантик голубой. Потому что, в пестрые обложки Детских книг укладывая ложь, Наше счастье со столовой ложки Ты, зажмурясь, торопливо пьешь. И припомнив, как страницы пели: — Ночью все игрушки оживут, — Улетаешь снова из постели По ночам на несколько минут. — Чтоб, стучась в потухшие витрины — В ледяной непроходимый лес, — На бумаге глянцевитой стынуть Посреди покинутых чудес. И стыдясь, что у тебя короче Волосы, чем думал Андерсен, — На листках смешной и взрослый почерк Ты стряхнешь испуганно с колен. 1932

ПАРАД ИГРУШЕК

В Нюренберге — парад игрушек. Из заветного склада фабрик Темной ночью в сияньи пушек Выплывает смешной кораблик. Плющ бежит по стенам коврами, В лебедином изгибе крыши. — Вот Щелкунчик идет за вами, Покоренные в сказке мыши. Он, как прежде, смешон и робок, Он — влюбленный к виноватый. Из картонных длинных коробок Салютуют ему солдаты. О, как звонки опять доспехи! Флаги вскинуты над толпою И Щелкунчик грызет орехи С позолоченной скорлупою. Чтобы видеть парад игрушек — За туманною паутиной В небе детские стынут души, Как в сочельник перед витриной. И в раскрашенных пестрых толпах В самой гуще живого роя, Убежавшего с книжной полки, Узнают своего героя. И простершая словно руки (Как когда-то под елкой дома) — После долгой земной разлуки Я близка ему и знакома. ………………………………… Только дети вернулись поздно. Слишком много пустых скорлупок. И хрустят, рассыпаясь, звезды У спасительных белых шлюпок.

СОЧЕЛЬНИК

Падали полки, дрожали двери, Площадь кружилась от урагана — В белый сочельник томились звери За занавескою балагана… Дули мартышки на голые лапы, Ждали вестей с четырех окраин, Клоуны ловко ловили шляпы, И на балкончике стыл хозяин. Публика нынче в домах за столами, За долгожданной рождественской снедью. Некому, некому, дети, с вами Выйти на площадь в гости к медведю. В розовых каплях угасли свечи, Елки теряли покорно сласти, Синие звезды газовой печи Падали жаром в резные ясли. А в балагане львица-калека, Тесно свернувшись под вой метели, Снова увидела сад Гагенбека И купола на дворцах Чинизелли. 1931

ВИФЛЕЕМ

Каждый год в музее городском, Каждый год в одно и то же время, Вспыхивает свет под потолком За стеклом в картонном Вифлееме. Только серебристый часовщик, Что вытачивал дома и стадо, Видит улыбающийся лик В глубине за снежною оградой. В залах проверяют сторожа Все замки и засыпают поздно. — И тогда, беспомощно дрожа, Вспыхнут бертолетовые звезды. По аллеям, мимо тростника, Охрою покрытые верблюды Снова через годы и века Семенят за путеводным чудом. В городе угасли фонари, На деревьях стаяли огарки. И во сне доверчиво цари Выбирают лучшие подарки. И не зная, как доступна цель В этом доме, в этом переулке, Через настоящую метель Повторяют старые прогулки. И пускай на целые века По дороге снова заблудились, Потому что нет часовщика, И часы в домах остановились. Все стихи свои перелистав, В облачных горбах с земною кладью, Свой небесный драгоценный сплав Прикрывают бережно тетрадью. 1932

ВЕСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА

На учете: поэты и птицы. Спят всю зиму, укутаны ватой. Лишь весной подымает ресницы, Пробуждаясь, последний глашатай. В марте спрос на мечту необъятен. Делят город по спискам на части И уже раздают с голубятен В синих термосах песни и счастье. В полумраке земного гаража — Корабли, оснащенные раем… Люди, люди, у нас распродажа, Мы последние, мы вымираем. Насыщайтесь тоской поскорее, Разбирайте любовь по котомкам, Стройте замки-оранжереи Нашим бледным бескрылым потомкам. Чтобы дети узнали от взрослых, Что потеряно некогда ими, Видя птиц, что уже безголосы, И поэтов — глухонемыми… Ставьте радиоусилитель На скворешни и на костелы, И пусть водят по скверу учитель В чинных парах воскресные школы. Пусть, ломая границы тиража, Разлетаются наши сонеты… Души, души, у нас распродажа, Мы последние птицы-поэты. 1931 «Скит».II.1934

МУЗЕЙ СТИХОВ

Последние года для песен и затей! Как близок срок, когда, почуяв это, Откроют где-нибудь за городом музей Поклонники последнего поэта. Пивная, ресторан и гладкое шоссе, Фотограф успевает еле-еле… Там в первый год перебывают все — Наверное — весной, наверное — в апреле. Ты слышишь, сторожа бессмысленно поют, Скандируя неверно строфы, Как был потерян в небесах маршрут По деревням и от вершин Голгофы. Все реже светом зданье залито. Взошла трава на лестницу пустую. Пройдут года, и не придет никто, Хоть город подойдет вплотную. И незаметно сдвинутся века Над тусклыми зеркальными шкафами. Как выдохлась старинная тоска По каталогам с четкими графами! В музее залы навсегда тихи, Над люстрами вздыхает паутина. Приколоты, как бабочки, стихи, Под каждой строчкой блестки нафталина. И здесь лежат в заброшенной тиши, Построенной мечтою суеверья, Источенные карандаши И ржавые расщепленные перья. Привычно эту рухлядь сторожа, Склонясь в углах от скуки и бессилья, В музее всюду дремлют сторожа, По форме вытянув линяющие крылья. 1929

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Трамвайных рельс звенящие поводья Стянули ночь, попарно разобрав. И город собирается в угодья Сквозь шелест рощ и черноту дубрав. Как в тарантасе белоснежным цугом, И в кожаной качаясь тесноте, Больные души говорят с испугом, Что мы от звезд уже в полуверсте. Проселочная млечная дорога Душистой пылью серебрит виски. И блеянье, и пенье Козерога Встречает запоздалые возки. И ангелы усталые к ограде Так незаметно перейдя на лёт, У райского парадного осадят Опять весной, как в мае каждый год. Поэты распрягают и гуторят. На крышах на земную вышину, Как черепицы, утренние зори С вечерними лежат через одну. ……………………………………… Опустошенной, бледною и жалкой Душа припомнит, что звала в бреду. Поставив рядом с легкою качалкой В стакан, как розу, — белую звезду. 1932

«Ось земную пальцами пропеллер…»

Ось земную пальцами пропеллер Тронул, звонко разорвав зенит. И музейно выпуклые земли Стали, как созвездье Атлантид. Африка ли, Азия под нами — Перебойный, перелетный пляс. Над морями и над городами Сталь пернатой мощью напряглась, На этаж в порыве вырастая, Гогоча, как гуси в сентябре, Чьи столицы крыши напрягают, Прядая с насеста на горе. Трубы изгибают лебедями, Словно стая села отдохнуть… Мы не ждем — колышется под нами Пройденный неповторимый путь. И как будто не с аэродрома, Со звезды мы или из гнезда — Потому что лестницею дома Мы к земле не выйдем никогда. Голубые глобусы клубятся, Как один похожие на наш… — И тебе ли, голосу, бояться Легкости от сброшенных поклаж?.. 1932