«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«Весна у нас на витрине…»

Весна у нас на витрине, Подстрижена и чиста, — Модное платье сине, И красят оба моста. И дымные фабрик сети Поймали солнечный шар, И хоть не смуглеют дети, Но плавится тротуар. А небо висит на рее — Поломанное крыло… Тепло, как в оранжерее, Беспомощно и тепло. Ползет с потайных задворок Смешная моя тоска, Как стружки яблочных корок, Над городом облака. Поставив мольберт-треножник, В толпу внеся табурет, Их краски найдет художник, И воспоет поэт. Но по домам чердачным, С наброском с глазу на глаз, Найдет он, что неудачно, В сотый, наверно, раз. Будет мертветь в полете Каждый весенний тон, К небу в плавном полете Взвился вокруг бетон. И если я снова плачу, И больше надежды нет, Значит, опять на дачу Пора покупать билет.

ВЕСНА У НАС НА ВИТРИНЕ (2-й вариант)

Жарче печи и крепче — засов! Мы сегодня во власти зимы, Черепаховым гребнем лесов Седину подкололи холмы. Отшумели на крыше дожди, Истрепали голодную плеть, Ты не стой у окна и не жди, Ты уже опоздала лететь. За чертой неживой полосы Уж давно треугольники стай, Ты боялась осенней росы И в морозы — не улетай. Ну куда же, куда же одной, Наверху, не узнавши дорог, Уходишь, разминувшись с весной, Через наш позабытый порог? 1930

В КИНЕМАТОГРАФЕ

Музыка рыдала виновато: Счастье, счастье, ты приходишь поздно!.. Млечною дорогой аппарата На экран спускались кинозвезды. И сияли райскими лучами, И звенели голосами меди, В темноте за женскими плечами Волновались бледные соседи. Погружались на мгновенье в Лету, Покупали храм и колоннаду, Приглашали шепотом к буфету На антракте выпить лимонаду. Шли легко вверху, над облаками, Не боясь ни смерти, ни разлуки, И сжимали влажными руками Чьи-то подвернувшиеся руки. Счастье шло от вздохов вентилятора, На экране волновалось море, В коридоре райского театра Выметали служащие горе… Саксофон архангельской трубою Подтверждал видения легенды… Кто б ты ни был — это мы с тобою Замыкаем свадьбы хэппи-энды. 1931

БАБЬЕ ЛЕТО

Веселой лени голос призывней, И нет печали. Нет давно тоски. Ленивым летом, в полдень, после ливней В зените нитей никнут пауки… Из сердца тянут солнечные клещи Последних слез — невыплаканный след, Как выцветают бабьим летом вещи, Но в складках платья неподвижен цвет. А на стене за стеклами отсветы И северный незрелый виноград, Над сеткой легкие ракеты Откидывают мяч назад… Жужжит истомы тайная тревога, Но это просто и не в первый раз, Что глаз зовущих слишком, слишком много, Отяжелелых и незорких глаз. Пусть дрожью обволакивает вечер И липко лягут нити на плечо, Так сладко дрогнут в ожиданье плечи, Почуяв свой рассчитанный скачок… Завяли шкурки лопнувших каштанов, Но легким лаком тронуты плоды, И грусть проходит по стопам туманов Над серым сном густеющей воды… 1931

4 АПРЕЛЯ (Юбилейная поэма 1922–1932)

Веселый апрель — это чудный момент, Повсюду пасхальная чистка… Конечно, герой наш — брянский студент, Конечно, она — гимназистка… Она называла Тшебову тюрьмой, Любила кровавые драмы. Студент прикатил отъедаться домой Под крылышко любящей мамы. Ему нипочем небосвод голубой, Что воды бурлящие смелы… Она же в апреле являла собой Тип Лизы, Татьяны и Бэллы. Они по болезни учились года, Которые были излишни, За них хлопотали родные всегда, Когда распускалися вишни. Он свыкся в Брно со своим уголком, Она же — с бараком и классом, Его называли всегда индюком, Ее — иногда папуасом. Уже зеленела повсюду трава, На ферме гнусавили птицы. При встрече студент улыбался едва, Она опускала ресницы… Законов порою обычай злей — Их смертью судьба не венчала, И чинно справляют они юбилей, Десятый уже от начала.

РАССТАВАНИЕ

Распускают вокзалы вязальные петли, И по рельсам расходятся, брызнув, дымки; Ты проходишь по залу в звенящем рассвете И в закинутых жерлах считаешь клубки. Это птицы слетелись на зов отовсюду По железным межам с потревоженных скал, Но в привычном чаду окрыляется чудо И живет, как платок, что в дверях заплескал. Легкий купол клубится и никнет слюдою, И прощанье закинуто к небу пращой, Заалели ладони, летя чередою Перед солнцем, как перед огромной свечой. Ты проходишь по залу, и на циферблате Отраженье твое рубежи перешло, И платки, запрокинувшись, стали крылатей И летят журавлями сквозь сталь и стекло. И с подножки неопытной стаи метанье Ты увидишь, прикинув на вечность маршрут, И узнаешь, что крайняя птица отстанет И назад упадет через створки минут… …Лишь к тебе приобщенная в зове вокзала, Ворох розовых перьев сметя со скамьи, Небывалая нежность бессмертья бежала, Чтоб на сером перроне заплакать с людьми… «Скит».I.1933

МАРУСЯ

Маруся отравилась…

Зачем же без оглядки, слишком скоро, Опять, опять, как много лет назад?.. Маруся из фабричного фольклора — Поет и плачет, выпивая яд. Фатальным ожерельем на ключицах, На ветках — звезды, в небе — пустота… Под осень птицы улетают, птицы, И над тобою снова всплеск креста. Мари, Маруся, разве райской Мери Не райские стихи посвящены? Щеколдою задвинутые двери, В окне сентябрь, и в нем весы весны. Гармоникой растянутые ночи, Ладами слез налаженные дни, Туман из подворотни кажет клочья, Но под веночком волосы твои. И лишь в апреле, может быть, и ране, Ведь в марте тоже тает и томит, Опять тебя на землю тайно тянет, И ты плывешь над теми же людьми. И блеклый голос желтой запевалы, Перебирая песенную прядь, Ведет тебя неотвратимым жалом Смиренно жить и жадно умирать. «Скит».II.1933

«Это будет первое восстанье…»

Это будет первое восстанье, Первый шорох в голубой золе, В час, когда твое дыханье станет Легче всех дыханий на земле. Отдыхая от земных пожарищ, Разве кто сегодня может знать, Что ты снова крыльями ударишь В черную истлевшую тетрадь. Высекая искры. Как от страха, Как от жара волосы легки. Два крыла, две рифмы, две руки Первенство отстаивали взмаха. И для них, наладивши черед, Всплески сил, раскинувши попарно, Ты опять одна в ночи пожарной, Но теперь возможен твой полет. Поверху, над самым черным дымом, Привыкая к счастью, не спеша, Мимо стана погорельцев, — мимо — Намечает путь душа. 1935