«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений
вернуться

Головина Алла Сергеевна
Шрифт:

«Солнце, солнце — вопрос ребром…»

Солнце, солнце — вопрос ребром, Я встаю, оттолкнув тревогу… Туфли, шитые серебром, Голубые, на босу ногу. И веселый этот халат, Самый мягкий, самый веселый, Где гирлянды цветов скользят В отворотах и по подолу. Солнце, солнце — вопрос ребром… Значит, снова и что есть силы… Словно лира, высокий дом, И, как струны, поют перила. Словно лира — окно во двор, Словно струны — плетенье рамы, И, как пенье, летит разговор Снизу белыми голубями. Значит, снова на половик Из дверной сияющей щели Проскользнет, расцветая вмиг, То письмо, что я жду недели. Солнце, солнце, значит, опять, Значит, снова и что есть силы Нужно верить и отстранять Подоконники и перила… 1934–1935

«В серебре, в серебре, в серебре…»

В серебре, в серебре, в серебре И ресницы, и кудри, и плечи. В сквере, как на монетном дворе, Снег чеканит счастливые встречи. Мы сегодня один на один, Темнота голубая за нами, И в пещере своей Аладдин Подымает дрожащее пламя. Этот блеск, этот сказочный хруст, Этот звон у тебя под ногами!.. У дороги подстриженный куст Захлебнулся во сне жемчугами. Это — сквер, это — мертвый восток И богатства слепящие жерла, И втекает уже холодок В онемевшее слабое горло. В тайниках голубого дупла, В кубках гнезд, на колонне киоска — Серебро, серебро: купола И пожарища лунного лоска. Это сквер… Возвратимся ж домой. Электрическими фонарями Это — ночь городская с сумой Пробивает пещеру за нами. И взрывает ее без шнура, И выводит через обломки Нас, таких же, как были вчера, Потерявших у входа котомки… 1934–1935

«Что делать с ангельским чутьем…»

Что делать с ангельским чутьем, Что делать с ангельским терпеньем, Когда стихи заспорят с пеньем, Рассказывая о своем?.. О человеческом, о злом На языке простом и вялом… — Что делать мне с земным началом, Что делать мне с земным теплом?.. Не узнавая бледных строк, Уже не доверяя слуху, Глаза смежив, покорно, глухо Впервые повторю урок Любви, что заревом вдали Чадящим заслонит зарницу Своих же слов, что обошли Меня на целую страницу, И снов, и встреч… И откажусь, От ангельского песнопенья, Взамен немного нетерпенья, Взамен тебя, земная грусть… 1935

«От снега, как от соболей…»

От снега, как от соболей, Не гнутся плечи у прохожих. И ты, на ангела похожий, По белому идешь смелей. Вот так — ступать по облакам, По Млечной ледяной дороге: Крылатый трепет — по рукам, Следов не оставляют ноги. И улица к лучу луны Сегодня подведет вплотную. — Лети, я больше не ревную — Я вижу ангельские сны. «Круг». Берлин.1936

«В море — на корабле…»

М. Цветаевой

В море — на корабле, На потухшей золе, На гранитной скале, На магнитной скале, Только не на земле, Не в любви, не в тепле… — Слышать, как журавли Отлетят от земли, Чуять землю вдали… Чтоб ее пожалеть, Чтоб ее увидать — Умереть, Умирать — На разбитом крыле, Только не на земле… 1935

«Шаги эпохи тяжелей…»

Шаги эпохи тяжелей, Чужую жизнь обеспокоив, Пусть свищут ветры из щелей В бессонных лагерях изгоев. Здесь не смыкали глаз еще, Не выходила смерть отсюда, Здесь перебитое плечо Привычно поджидает чуда. Но близок час, когда с земли Их увезут в ночи угрюмой Серебряные корабли, Неузнаваемые трюмы… В последний раз они, томясь, Пойдут покорно и без жалоб… Но ангелы счищают грязь С воздушных мостиков и палуб… Земля дымком пороховым Покроется, но будет просто Увидеть райский полуостров, Сказать — Эдем; подумать — Крым. Там над землянкой — тишина, И там выходит из окопа Такая райская весна, Трава такая Перекопа… 1935

ВОЛЬНЫЙ ЦЕХ

Вольный цех — незнакомые деды, Иностранцы-отцы через мир Завещают труды и победы. Страдивариус выгнутых лир Вышел новый из вольного цеха, Чтобы свет за окном не погас. Крепко ль держится ржавая веха, Голубой и крылатый Пегас? Трубочист, проходящий а цилиндре, Слесарь, браво надевший берет, Узнают тебя в солнечном нимбе, Будь здоров, работяга-сосед! Ночью в кузнице вздохами меха Раздувается жар добела, У тебя же крылатая веха Отрывает от стенки крыла. Запирая ворота ключами В сто бородок, бросая засов, Ты летаешь привычно ночами, Ты работаешь восемь часов. Чтоб на цеховом празднике в мае В море символов от древка Поднималась любовь, раздвигая Позументы и облака. И, встречаясь с толпой подмастерий, Узнавая свой радостный цех, На пикник через синие двери У заставы ты выпустил всех… 1934–1935

«Бродила комнатой, и как подъемный мост…»

Бродила комнатой, и как подъемный мост, Окно рванули высохшие ветки, Там звезды скачут, распушая хвост, Как белки в надоевшей клетке. Там можно ветра придержать струю, Как за кормой упругое теченье, Там ангельское столоверченье Избрало нынче плоть мою. Накинь скорей на плечи простыню, А прядь волос трепещет у ключицы, Там, испугавшись, к млечному огню Слетелись ангелы, как птицы. Ведь ты живая? И вздыхает жесть Небесная от тяжести ладоней. Да, я люблю, и даже сердце есть В моей груди, и кто-то сердце тронет, Повертит словно розоватый плод И вложит в мерное плетенье крови, Но кто-то бросит и крылами словит, И словом ангельским смятенно назовет. И самый мудрый, пожалев меня Иль любопытствуя, шепнет: послушай, Стань духом, как другие, и, маня, Заплещут где-то человечьи души. Но, оградясь горячею рукой, Дрожащим телом падаю, теряя На облаках, в предместьи рая, Рассаду слов, подсунутых тоской 1935. «Скит».III.1935