Шрифт:
— Вы совершенно правы: смышлен, как собака. Однако грядут тяжелые времена [71] .
Как только поручик и княжна остались одни, Николай Николаевич воспрянул духом. Он с обожанием смотрел на Юлию Борисовну и беспричинно улыбался.
— Что это за намеки на мифическую удавку для красных? — полюбопытствовала княжна. — Впрочем, откуда же вам знать?
Николай Николаевич снисходительно улыбнулся.
— Знаю. Немного, но знаю. Адмирал впускает Тухачевского в Челябинск и душит его здесь в мешке.
71
Осенью 1919 года, после освобождения Урала, Д. Соколова схватила Челябинская ЧК. По приговору суда провокатора расстреляли. Та же участь постигла Госпинаса. Немного раньше, во второй половине июля, Н. Образцов бежал вместе с войсками Колчака на восток. След его потерялся: вероятнее всего, он погиб на бескрайних дорогах белого бегства. За неделю до панического отступления колчаковцев подпольщики заметили Н. Образцова на одной из станций. Предатель был в погонах офицера и выходил из вагона контрразведки. Отец изменника, С. Образцов, выдавший вместе с сыном большевистский Центр, был арестован Челябинской губернской ЧК во второй половине 1919 года и расстрелян.
Но тут же оробел, что выболтал служебную тайну, и сказал первое, что пришло в голову:
— У меня огромная покорная просьба. Я несчастен, как камень на мостовой.
Юлия Борисовна вопросительно взглянула на поручика.
— Доклад… — забормотал Вельчинский. — Весьма существенный доклад… Не могу вручить начальству.
Княжна, похоже, рассердилась.
— Ну, что вы, право, мелете. Говорите яснее.
— Прошу об одолжении, Юлия Борисовна.
— Я уже слышала. Но о чем все же?
— Госпожа Крымова недовольна мной, и я не хотел бы ее тревожить. Мне надо срочно перебелить доклад.
— Насколько я знаю, машинопись — обязанность Верочки.
— Да, конечно. Но совершенно секретные бумаги печатал фельдфебель Мосеев. Однако он оказался дурак, и послан на фронт. Замены пока нет.
Николай Николаевич вздохнул.
— Я обращался к господам Гримилову и Крепсу, но оба отвечали: не беспокойте пустяками. Вся надежда на вас.
Княжна неопределенно пожала плечами.
— Ну, вот еще, право. Стану я тащить чужой воз!
— Что же делать? — повесил голову поручик. — Штабс-капитан снова станет адресовать мне свои плоские шутки. Вам не жаль меня?
— Жаль. А где достать десять рук? И как отдохну после работы?
Вельчинский несколько секунд молчал и внезапно заговорил с воодушевлением:
— Я придумал, голубушка Юлия! Вы станете печатать под мою диктовку.
— Когда же?
— Гм-м… да… конечно… Только в свободное время.
— Вы совсем меня не жалеете, господин поручик. Я ничего не обещаю. Не хочу говорить сейчас о деле.
— Разумеется, потом, не теперь же… Значит, могу надеяться?
Солдаты, исполнявшие в эту ночь обязанности официантов, давно уже косились на поручика и барышню. Только они, эти два человека, торчали здесь, как заноза в руке, мешая рядовым вздохнуть и приняться за остатки трапезы.
Но Николай Николаевич ничего не замечал — он наконец-то остался почти наедине с Юлией Борисовной, — и любовь к великосветской красавице впилась в него, как репей.
Ему хотелось произвести на княжну самое лучшее впечатление, он рассказывал ей о самых значительных операциях отделения, в которых, разумеется, принимал самое непосредственное, если не сказать решающее, участие. Под величайшим секретом Николай Николаевич сообщил сотруднице о некоторых предстоящих акциях контрразведки, поделился мыслями о нынешней обстановке на фронте.
Из его слов выходило, что войска адмирала в ближайшее время сдадут Челябинск, Троицк и Курган, и если бы Верховный правитель и Верховный главнокомандующий был поумнее («простите мне мое амикошонство!»), он давно бы эвакуировал эти города. Вельчинскому был известен в общих чертах какой-то план Колчака, желающего устроить в Челябинске капкан красным. Но ежели княжна хочет знать его, Вельчинского, мнение по этому поводу, то «поверьте мне, голубушка! — в ловушку попадем мы сами — как муха в патоку!».
Он пьяно повторялся, говорил одно и то же, точно испорченная граммофонная пластинка, но княжна слушала его внимательно, и это льстило Николаю Николаевичу.
Опасаясь, что Урусова может заподозрить его в желании покрасоваться, офицер приводил доказательства и факты.
За окнами, прикрытыми решетчатой сталью, уже разливался рассвет, и Юлия Борисовна наконец встала из-за стола.
— Право, вся эта проза надоедает и на службе.
Вельчинский озадаченно посмотрел на Урусову, вздохнул.
— Мне показалось, вам интересно. Что ж не остановили меня?
Женщина решила, что зря обидела кавалера, и попыталась исправиться.
— Я — вечная задируха, Николай Николаевич. Не обращайте внимания!
Вельчинский, тотчас повеселев, механически наполнил стакан, выпил и продолжал сидеть. Но княжна проворчала недовольно:
— Идемте, ей-богу. И так мы задержались сверх меры. Нам могут попенять за это.
— А-а, черт с ним, с Крепсом! — хмельно отозвался офицер. — Но вы, как всегда, правы. Надо уходить.