– Клянусь, – произнес Брайан.

Джек впервые услышал его голос. Произношение было понятным, хотя и далеким от совершенства. В речи мальчика слышались шипящие звуки.

– Пожалуйста, сядьте, – распорядился судья.

Зал затаил дыхание, когда прокурор вышел вперед. Брайан не смотрел ни на Торреса, ни на судью, ни на присяжных. Поначалу Джека поразило то, что он не искал глазами даже свою мать, но потом понял, что мальчик целиком и полностью сосредоточился на жестах сурдопереводчицы, которые только и были единственным связующим звеном между ним и происходящим в зале. Для ребенка с нормальным слухом судебное заседание представляло устрашающее зрелище. Что же говорить тогда о том, кто вообще ничего не слышал? Ему наверняка было просто жутко. Так что вполне понятно, почему Брайан не смотрел на мать.

Но самым странным было то, что и Линдси не желала смотреть на сына.

– Молодой человек, я понимаю, что здесь все для вас внове. Если вы почувствуете усталость, или утратите нить беседы, или захотите сделать перерыв, прошу вас заявить об этом. Вы меня понимаете? – заявил судья.

Брайан подождал перевода, потом сказал:

– Да, сэр.

Судья взглянул на прокурора и произнес:

– Мистер Торрес, приступайте.

– Благодарю вас, ваша честь. – Торрес расстегнул пиджак и сунул руку в карман брюк. Он изо всех сил старался не выглядеть грозным, то есть был прямой противоположностью тому Гектору Торресу, который обычно не церемонился со свидетелями. – Доброе утро, Брайан.

– Доброе утро. – На этот раз услуги переводчицы мальчику не понадобились. Он читал по губам Торреса.

– Во-первых, позволь сказать тебе, что я очень сожалею о том, что ты потерял отца. Я знаю, что тебе очень нелегко, поэтому постараюсь быть кратким.

Последовала небольшая пауза, необходимая для перевода, после чего Брайан поблагодарил его. Торрес приблизился к нему еще на шаг, держа теперь уже обе руки в карманах. Он заговорил негромким голосом, в котором проскальзывали нотки грусти и интонации, скорее, отца, а не прокурора. – Брайан, это твоя мать сидит вон там?

Снова наступила тишина. Взгляд Брайана медленно сместился к столу защиты и остановился наконец на Линдси. В глазах егоДжек не увидел ни следа гнева или враждебности. Казалось, Брайан умоляет свою мать простить его.

А Линдси по-прежнему отказывалась смотреть на него.

– Да, это моя мама, – ответил Брайан.

– Хорошо, – продолжал Торрес. – Ты понимаешь, что в этом зале суда обязан говорить только правду. Не имеет значения, кто при этом на тебя смотрит.

Джеку не понравился намек на то, что его клиентка может побудить сына к лжесвидетельству, но он решил повременить с протестом. В том, чтобы окончательно сбить с толку мальчика, который лишь подтвердил, что обязуется говорить правду, не было никакого проку.

– Да, я буду говорить правду, – сказал Брайан.

Торрес выдержал паузу, словно зловещая тишина должна была стать подходящей прелюдией к его следующему вопросу. Наконец мрачным и резким тоном он спросил:

– Брайан, ты застрелил своего отца?

Брайан посмотрел на мать, и в первый раз после того как мальчик вошел в зал суда, Линдси взглянула прямо в глаза своему сыну. Этот взгляд был таким мимолетным, что Джек даже не был уверен, видел ли он его на самом деле или это просто игра воображения. Но он мог бы поклясться, что Линдси едва заметно отрицательно покачала головой.

Мальчик перевел взгляд на прокурора, а потом обратился непосредственно к присяжным.

– Нет, я не убивал своего отца.

– Благодарю тебя. У меня больше нет вопросов.

Торрес повернулся и уселся на свое место. Брайан, похоже, был готов встать и уйти, но Джек быстро вскочил на ноги, показывая, что суровое испытание еще не окончено.

– Мистер Суайтек, перекрестный допрос? – спросил судья.

– Да, ваша честь.

Джек подходил к свидетелю черепашьим шагом, ноги его словно налились свинцом, он с трудом переставлял их. Брайан выглядел перепутанным насмерть, и Джеку стало тошно при мысли, что он впервые встретился с собственным сыном именно так и сейчас он для него – плохой большой адвокат защиты, в упор разглядывающий десятилетнего мальчика, дающего свидетельские показания. Джек на мгновение задумался над тем, кто выбирал Брайану одежду, кто причесывал ему волосы, кто успокаивал его, говоря, что не нужно беспокоиться и что скоро все закончится. Джек хотел пробиться сквозь разделяющую их стену враждебности и отчуждения и стать другом, к которому Брайан мог бы обратиться. Он хотел, чтобы в маленьком доме на Гуантанамо никогда не случилось бы всего этого ужаса. Ему хотелось ослабить узел галстука и протянуть мальчику через перила руку, и пусть тот решает, как быть дальше.

Ему хотелось сделать все что угодно, только не то, что ему предстояло и что он должен будет сделать.

Джек шагнул вперед, стараясь пробиться сквозь стену ужаса и ирреальности происходящего, пытаясь обрести опору под ногами и найти достойную цель. Мальчик был свидетелем. Не просто очередным свидетелем, а ключевым свидетелем обвинения. Он находился в зале суда с одной-единственной целью – помочь прокурору упрятать свою мать за решетку. А работа Джека заключалась в том, чтобы уберечь мать Брайана от тюрьмы, удержать Линдси от того, чтобы она взяла на себя вину сына.