Раджниш Бхагван Шри
Шрифт:
Я побывал во многих тюрьмах, и атмосфера в них по существу везде одинаковая. Общее мнение во всех тюрьмах которые я посетил, такое: вы попадаете в тюрьму не из-за преступления, а из-за того, что вас поймали. Поэтому нужно научиться, как правильно совершать неправильные поступки. Вопрос не в том, чтобы совершать правильные поступки, а в том, чтобы совершать их правильно. И в тюрьме этому обучаются все заключенные. Я даже разговаривал с ними, и они мне сказали «Мы стремимся поскорее выйти отсюда, потому что узнали так много нового что нам не терпится применить это на деле. Нам не хватало практических знаний — прежде чем мы попали сюда, мы были теоретиками. Чтобы стать практиком, нужно попасть в тюрьму».
Как только человек становится уголовником, он больше нигде не будет себя чувствовать так хорошо, как в тюрьме рано или поздно он туда возвращается. Со временем тюрьма становится его альтернативным обществом. Здесь он чувствует себя комфортнее, здесь он чувствует себя как дома; никто не смотрит на него свысока. Здесь все преступники. Здесь нет священников, мудрецов и святош. Здесь все — жалкие людишки со своими слабостями и недостатками.
Во внешнем мире его отвергают и осуждают.
В моем городе жил один закоренелый преступник. Это был прекрасный человек; его звали Баркат Миан, девять месяцев в году он проводил в тюрьме, три — на воле. В течение этих трех месяцев он каждую неделю должен был появляться в полицейском участке и отчитываться, что все в порядке и он никуда не сбежал. Я дружил с этим человеком. Моя семья была страшно недовольна.
— Зачем ты водишься с этим Баркатом? — спрашивали меня. — С кем поведешься, от того и наберешься.
— Я понимаю. Это значит, что Баркат чего-нибудь наберется от меня, и я не вижу ничего плохого в том, чтобы поделиться с человеком благопристойностью.
— Когда же ты начнешь трезво смотреть на жизнь?
— Я как раз и смотрю на жизнь трезво. Не Баркат сделает меня хуже, а я сделаю Барката лучше. Или вы думаете, что его зло сильнее моего добра? Вы не доверяете моей целостности; вы верите в целостность Барката, — ответил я. — Что бы вы ни думали, я доверяю себе. Баркат не сможет причинить мне вреда. Если и будет причинен хоть какой-то вред, то мной — Баркату.
Баркат был действительно прекрасным человеком, он говорил мне: «Тебя не должны видеть со мной. Если хочешь встретиться и поговорить, лучше это сделать за городом, где-нибудь у реки».
Сам он жил возле мусульманского кладбища, куда никто не приходил, пока не умирал, — приходил, но только один раз. Ему не разрешали жить в городе. В городе никто не хотел сдавать ему жилье. И неважно, сколько он был готов заплатить, никто не хотел с ним связываться. Никто не хотел его к себе пускать. «Как ты стал вором?» — спросил я однажды Барката. «Когда меня впервые посадили в тюрьму, я был совершенно невиновен, но у меня не было денег, чтобы нанять адвоката, а людям, которые хотели меня посадить, мое заключение было на руку. Мои отец и мать умерли, когда мне было всего лет четырнадцать-пятнадцать. Остальные родственники хотели присвоить себе всю собственность нашей семьи — дом, землю, — но я им мешал. Они нашли простое решение проблемы. Они подложили мне кое-что в мешок, который лежал у меня в доме. Украденную вещь нашли в моем мешке и посадили меня в тюрьму. Когда я вышел на волю, моя земля и дом были проданы, родственники умудрились разделить и распродать все мое имущество. Я оказался на улице.
Таким образом, когда я впервые попал в тюрьму, я был невинен, но, когда вышел из нее, моя невинность была безвозвратно утрачена, потому что я прошел хорошую школу. В тюрьме я всем рассказал, что со мной произошло — мне было всего семнадцать, — и мне сказали: „Не волнуйся, девять месяцев пролетят быстро, но за этот срок мы отшлифуем тебя так, что ты сможешь им всем отомстить“.
Сначала я решил отмстить всем своим родственникам — зуб за зуб. Они вынудили меня стать вором, и я хотел доказать, что стал настоящим вором. Я выследил их и украл все, что они имели. Постепенно я втягивался и это дело все больше и больше. Десять раз можно выйти сухим их воды, а на одиннадцатый попасться. И чем старше и опытнее становишься, тем реже попадаешься. Но теперь это не проблема; на самом деле тюрьма — очень спокойное место, там я отдыхаю от работы и прочих забот. Провести несколько месяцев в тюрьме полезно для здоровья — четкий распорядок дня: подъем, работа, сон — все в одно и то же время. И сносное питание.
В тюрьме я никогда не болею, только иногда притворяюсь, чтобы поваляться на больничной койке. На воле — болею, а в тюрьме — никогда. Воля — чужой для меня мир; здесь все смотрят на меня свысока. Только в тюрьме у меня есть ощущение свободы».
Странно! Когда он сказал это, я переспросил: «Ты хочешь сказать, что в тюрьме ты чувствуешь себя свободным?» — «Да, только в тюрьме я чувствую себя свободным».
Что же это за общество, в котором люди в тюрьме чувствуют себя свободными, а на свободе — заключенными?
И такая история — почти у каждого преступника. Все начинается с мелочей — он, возможно, был голоден или ему было холодно, было нечем укрыться, и он украл одеяло, — с удовлетворения простых потребностей. Обществу не следовало бы порождать нищих и голодных. Никто не просит его это делать. Однако оно продолжает производить на свет все больше и больше людей, а материальных благ на всех не хватает — ни еды, ни одежды, ни жилья. Чего оно ожидает? Общество само ставит людей в такое положение, в котором они вынуждены становиться преступниками.
Население мира должно быть сокращено в три раза, если вы хотите, чтобы исчезла преступность.
Но никто не хочет чтобы преступность исчезла, иначе с ней исчезнут судьи, адвокаты, юристы, парламенты, полиция, тюремщики. Возникнет большая проблема безработицы; никто не хочет чтобы что-либо менялось к лучшему.
Все говорят о необходимости совершенствования общества, но продолжают способствовать его ухудшению, потому что чем жизнь хуже, тем больше людей трудоустроены. Чем жизнь хуже тем больше шансов, что вы будете довольны собой. Преступники нужны для того чтобы вы могли почувствовать себя высоконравственными и достойными уважения людьми. Грешники нужны святым, чтобы те могли по чувствовать, что они — святые Кто был бы святым без грешников? Если бы все общество состояло только из хороших людей, как вы думаете, помнило бы оно об Иисусе Христе в течение двух тысяч лет? Ради чего? Именно общество преступников хранит память об Иисусе Христе.
Нужно понять одну простую вещь. Почему вы помните о Гаутаме Будде? Если были бы миллионы будд, миллионы пробужденных людей в мире, вы бы не обращали на них никакого внимания. Чем среди них выделялся бы Гаутама Будда? Он бы слился с толпой. Но минуло двадцать пять столетий, и он все еще возвышается — словно колонна, словно горная вершина — над вашими головами.
На самом деле Будда, Иисус, Мухаммед, Махавира — не гиганты, это вы — пигмеи. И каждый гигант заинтересован в том, чтобы вы оставались пигмеями, иначе ему не быть гигантом. Это великий заговор.
Я — против этого заговора. Я не гигант и не пигмей; я не преследую интересы ни тех ни других. Я есть я. Я ни с кем себя не сравниваю, поэтому никто не выше и не ниже меня. Благодаря этому я вижу мир таким, какой он есть на самом деле; личная выгода не искажает мое зрение. И вот мой прямой ответ на вопрос о смертной казни: она лишний раз доказывает, что человеку еще далеко до цивилизованности, культуры и знания человеческих ценностей.
В этом мире нет преступников и никогда не было. Да, есть люди, которым необходимо сострадание, но не тюремное заключение и наказание. Все тюрьмы должны быть перестроены в психологические центры.
Дело жизни и смерти: ответы на вопросы
Это один из основных вопросов, который в разных формах поднимается во всем мире. Веками бытовала идея, что смерти следует избегать, что это — зло: жизнь — от Бога, смерть — от диавола.
Даже в медицинской профессии каждый врач в мире дает клятву Гиппократа, клянясь, что он никоим образом не будет способствовать чьей-либо смерти, а всевозможными способами будет содействовать сохранению жизни.
Это было верно во времена Гиппократа, потому что из десяти детей только один доживал до среднего возраста. Девять умирали — такова была жизнь. Во времена Гаутамы Будды численность населения во всем мире была такой маленькой, что вы и представить себе не можете. Всего двести миллионов. Теперь только в одной Индии живет почти миллиард людей. А всего на земле насчитывается больше пяти миллиардов. От двухсот миллионов двадцать пять веков назад население возросло до более чем пяти миллиардов, а земля осталась прежней. Медицина тоже шагнула вперед.