Он присел на краешек кровати, обхватив голову руками. А потом сказал, что давление все усиливается и если он не выдержит, мама тоже сломается.

— Послушай, солнышко, как ты не можешь понять, что мы с ней в одной связке. Она ведь сейчас банкует, и это твои деньги тоже, и мы все в одной лодке. Пожалуйста, не отворачивайся от меня, мое солнышко!

Я только молча покачала головой. Банкует, видите ли! Ну что тут можно сказать?!

— Возвращайся домой, — взял меня за руку Марти. — Белинда, держись меня, и все наладится. Послушай меня, солнышко, у меня ничего, кроме тебя, не осталось.

— Марти, неужели ты действительно думаешь, что я это сделаю?

И тогда у него сдали нервы. Он заплакал и все плакал и плакал, и тогда я тоже не выдержала и зарыдала, а потом ему уже надо было уходить. Если его не будет рядом в пять утра, когда она проснется, то у него земля разверзнется под ногами.

Марти встал, оделся, а потом сказал:

— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Честно говоря, я знаю, что сам о себе думаю. Но, Господи Иисусе, я не знаю, что делать. Но я знаю одно: если ты не вернешься домой, я больше не смогу притворяться. Это я тебе гарантирую.

— То есть ты хочешь сказать, что это моя святая обязанность следить за тем, чтобы все не рассыпалось. Как думаешь, сколько раз я уже делала это для нее? Сколько раз я молча глотала обиды и делала все, лишь бы только маме было хорошо?

— Но нас всего трое, солнышко. Ты, она и я. Ну как ты не можешь понять? Послушай меня, те техасские цыпочки скоро уезжают. Я точно знаю. И тогда в доме никого не останется, кроме сиделки, массажистки и сумасшедшего парикмахера, ну и меня с ней. Обещаю тебе, тогда я возьму пистолет из ящика ее тумбочки и вышибу себе мозги или что-нибудь с собой сделаю. Я просто с ума схожу.

Мне больше нечего было сказать. Я думала, что он сейчас встанет и уйдет. Он ведь и так уже опаздывал. Я даже начала подумывать о том, чтобы позвонить Джи-Джи и узнать, не будет ли Олли Бун возражать, если я немного у них поживу, но я пока была не готова.

Потом до меня вдруг дошло, что Марти вовсе и не собирается уходить. Он остался стоять, прислонившись к двери.

— Солнышко, мы с ней… Мы собираемся пожениться, — заявил он.

— Что?!

— Венчание на открытом воздухе у бассейна. Сегодня выйдет объявление.

Я не сказала ни слова. Зато Марти произнес настоящую речь. В несвойственной ему манере, очень спокойную речь.

— Я люблю тебя, Белинда, — сказал он. — Люблю так, как не любил никого прежде. Может быть, ты именно та хорошенькая девочка, с которой мне не довелось встречаться в школе, потому что я не ходил в школу. Может быть, ты именно тот богатый ребенок, которого мне ни разу не довелось встретить в Нью-Йорке. Я только знаю одно: я люблю тебя, и если не считать моей семьи там, в Нью-Йорке, то у меня не было человека, которого я любил бы так, как тебя, и доверял бы так, как тебе. Но жизнь сыграла с нами грязную шутку, Белинда. Наша дамочка сообщила, что хочет замуж. Впервые в своей гребаной жизни ей захотелось замуж. А если дамочка чего-то хочет, она всегда это получает.

С этими словами он закрыл за собой дверь и ушел.

Я долго не могла оправиться от шока и лежала в темноте, не в состоянии подняться, но тут в дверях появилась Триш. Если она и знала, что Марти был у меня, то ни слова не сказала. Она сообщила мне, что бракосочетание назначено на субботу, так как мама хочет, чтобы оно состоялось немедленно, и что дядя Дэрил уже вылетел из Далласа и прибудет после полудня.

— Думаю, тебе надо уехать в Европу, — вздохнула Триш. — Думаю, тебе надо пойти в школу.

— Я не хочу уезжать в Европу, — отрезала я. — И я не хочу ходить в школу.

Триш кивнула и сказала, что мне надо вернуться домой, чтобы подобрать платье для торжественной церемонии, и что она советует ничего не говорить дяде Дэрилу о «Шато Мармон».

Итак, мне пришлось пройти через все. Но я выдержала и свадебную церемонию, и безумную неделю, которая ей предшествовала. Я всем улыбалась и хорошо играла свою роль. На самом деле дяде Дэрилу было не до меня, и он даже не поинтересовался, где я была, так же как и все остальные. Но в светской беседе с гостями во время приема я говорила, что собираюсь поступать в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и рассчитываю успешно сдать экзамены.

Само бракосочетание оказалось дорогим товаром. Таблоиды предлагали не меньше тридцати тысяч долларов за любую фотографию, сделанную на прилегающей к дому территории. А полиция потратила чертову уйму времени, сдерживая толпы людей, заблокировавших улицы. Мама смотрела на Марти влюбленными глазами. Я не видела ее такой с тех пор, как она рассталась с Леонардо Галло. Она не просто буквально повисла на Марти — нет, она не видела никого вокруг, кроме него. И в тот день оба выглядели замечательно.