— Может и есть, да я не спрашивал, а раз мне то ни к чему, то и тебе.

— Они же жены тебе, матери твоих детей…

— Полно, Мадуса, буду я всех рабынь своих женами звать, да и нет жен у нас — подруга. Одна. Ты мне подруга, нашим детям и править, а этими роженные им служить станут. От рабов рабы родяться, а кто как родится, тот так и живет.

Ужасны речи нага для Дусы и до того откровенно отвратны, что она и сказать, что не знала.

В голове у нее перемешалось с того дня, как наг ее из рода забрал и, все она сложить не могла, что слышала и видела, и чувствовала себя в другой мир попавшей, злой и чужой настолько, что и сородичи — марины дети, чужаками казались не то, что наги. И себя Дуса непонятно чувствовала: вроде человеком, а вроде существом иным, слепым, глухим, неразумным.

Масса вопросов ей покоя не давали и никак ответы на них в голову не приходили, даже догадок не возникало. А нужно было бы ответы найти, тогда бы она от Шахшимана спаслась, других вызволила и черноте по земле плодиться не дала. Но вот заковыка — как прознать ответы-то?

Хитер Шахшиман, верток, умом глубок, так что Дусе не совладать с каверзностью его. Отчего так?

Какой тайной владеют наги? Что известно им из того, что неизвестно арьям и дивьим племенам? Как случилось, что эолами действующий закон погиб в один момент и люди потеряли прежде себя, а с собой и мир привычный, связь с другими существами, населяющими планету. Что так быстро могло нарушить равновесие и связь меж природой каждого? Что настолько мощно воздействовало на человека и изменило его, превратив фактически в животное? Та же Афина, четырнадцать лет живущая по законам предков, чтящая их и пусть вредная, но достойная дочь своих родителей и рода, за несколько дней превратилась мало в изгоя — в совершенно иное, ничем кроме внешности, не напоминающие ту Финну, существо. А Ма-Ра и ее род? Что произошло с ними и отчего так быстро и кажется, безвозвратно они изменились?

Эти двое, которых наг осквернил, отчего молкнут рядом с ним, смирно ведут себя, неперечливо. А она сама почто его слушает? Запугал? Кто же она тогда раз ее запугать можно и кто он, что с такой легкостью это проделывает?

Не может быть, чтоб победить хитрость нагов нельзя. Не должно ей руки опускать и смиряться, а вот лукавить придется. Да простит Дусу Щур и предки с родичами, однако, чтобы победить, нужно, сперва понять ворога, а знать — где-то и душой покривить. То трудно, но необходимо.

Шахшиман одним движением рубаху с нее сдернул и всех мыслей разом лишил.

Дуса сжалась, руками наготу прикрывая и стояла ни жива, ни мертва, ожидая чего угодно. Наг же кругом ее обошел, любуясь и на сестру посмотрел свысока:

— Хороша.

— Хороша, — согласилась та, придирчиво оглядев ее. — По мне, немала. Достаточно развита.

— Нет, только в самый сок входит…

Дуса сквозь пол провалиться была готова, до того стыдно было, что ее как плод какой осматривают и судят.

— Мадуса Шиман, — прошептал змей, убирая ее руки от груди, прижал к себе. Дева вскрикнула, забилась в панике и даже силовую магию применила, о которой все дни будто не помнила. Шахшиман засмеялся, шутя парализующую волну остановил, развеял. — Полно, Мадуса, не трону.

И на сестру глянул. Та чуть лицом посветлела, кивнула:

— Что ж, нехудые задатки. В ведуньи прочили?

— Было, — самодовольно улыбнулся наг.

— А коргона лишняя.

— Не помеха. Сдает Рарог, из последнего держится. Ее дар против нее обернем, труда то не составит. Впредь не полезет. До того пусть тешится.

— Пусть. Мадуса Коргона Шахшиман — неплохо звучит. Своей сделаем, а Рарог в том замешана будет.

— Уже.

Наг и нагайна улыбнулись друг другу. Странник вышел, а Шимахана платье, что на руках держала, рабыням кинула:

— Госпожу одеть надобно. Да проворней, нерасторопные! Застыли тут, дармоедки!

Черноволосая дева, что платьем в лицо получила, поспешила приказ выполнить, и глаз не поднимая на Дусу, давай на нее одежу вздевать.

— Как зовут тебя? — тихо, чтобы нагайна не услышала, спросила девушка.

— Она не говорит — язык вырван, — усмехнулась Шимахана. Девочка обмерла: как же то можно?…

— Перечлива была больно, хозяина оскорбить вздумала, — пояснила. У Дусы горло перехватило: что же это творится? — Рабов метить надо, согласна?

— Нет!

Женщина прищурилась недобро:

— Гляжу, шибко въелось в тебя арье. А сестра твоя хлипче была.

— Афина?

— Она. Масурман ее в наложницы свои приглядел, так что, свидитесь еще.

Дуса от ужаса замерла, что сказать не знала и все больше себя куклой чувствовала. Служанки ей уже тесьму на платье завязывали, ворот да рукава широкие поправляли. Шимахана к сундуку подошла, украшения выбрала и возложила на запястья браслеты широкие, рукава ими зажала. А браслеты то хоть и хороши, глаз не отвесть, но весу в них, что в наковальне. Манисто чеканное, что на шею ей легло и того тяжелей. Дуса упасть под грузом забоялась.

Шимахана гребень узорный с каменьями светловолосой служанке кинула, Мадусу на сундук мехом укрытый усадила. Девушка чесать волосы начала — змеи коргоны проснулись и ну шипеть на нее, а одна и вовсе укусила, ожгла руку несчастной. Та отпрянула и выронила гребень. Он упал и камень один потерял. Дуса огорчилась за укус, утешить да залечить ранку деве хотела, но нагайна ту наотмашь по лицу ударила, собой от подруги брата закрыв:

— Так то ты за хозяйскую милость служишь? За пищу и крышу над головой вещи ломаешь?