Отец пребывал в отличном праздничном настроении, шутил, задирался. Когда Булганин начал очередной тост, он отпустил беззлобную шутку. Булганин среагировал бурно, просто взорвался. Стал кричать, что не позволит затыкать ему рот, помыкать им, скоро это все кончится… Его еле успокоили. Отец уговаривал своего друга: он и в мыслях не держал его обидеть. Неприятную вспышку погасили, чего не бывает на свадьбе.

На следующее утро перед отъездом отца на работу я, как обычно, сопровождал его в прощальной прогулке по саду. Яркое солнце, зеленая трава, пение птиц — ничто не предвещало бури.

Через пару дней началась наша производственная практика, и мы с женой уехали в Загорск.

Началось во вторник, 18 июня. Для заседания Президиума ЦК день необычный. По заведенному распорядку они проходили по четвергам. Видимо, рассчитывали завершить дело к воскресенью.

Подготовку провели солидную, расклад не предвещал никаких неприятностей. С одной стороны, повторю, Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов, Булганин, Первухин и Сабуров, семь членов Президиума ЦК, причем старейших. С другой — сам Хрущев, а с ним Суслов, Микоян и новичок Кириченко. Правда, кандидаты в члены Президиума, избранные в последние годы — Жуков, Шепилов, Брежнев, Шверник, Мухитдинов, Фурцева — выступали на стороне отца. Еще один потенциальный сторонник отца, секретарь Ленинградского обкома и кандидат в члены Президиума Козлов отсутствовал. Его не звали, он по уши увяз в организации торжеств по случаю 250-летнего юбилея города. Кандидатов по-серьезному в расчет не принимали, голосовать они не имели права. Пленумы ЦК уже давно не оспаривали решений, принимаемых Президиумом.

Баталия растянулась не на один день. Засиживались до позднего вечера. Обессилевшие, разъезжались по домам, чтобы поутру схлестнуться снова. Каждый из членов и кандидатов выступал не по одному разу. Может, кому и хотелось отмолчаться, но не представлялось возможности, требовалось сделать выбор. И вот говорили, говорили, говорили… Сторонники отца выступали неровно: одни стояли до последнего, другие под нажимом большинства порой пасовали.

А тем временем в Москву съехались вызванные отцом члены ЦК. Кризис завершился открывшимся в субботу 22 июня в Свердловском зале Кремля пленумом.

Члены ЦК выступали крайне резко. Каждый стремился вылить свой ушат грязи на оппозиционеров. Заседания продолжались целую неделю, до 29 июня.

После практики в первых числах июля я в полном неведении вернулся домой. Пленум уже закончился, но никаких официальных сообщений еще не публиковалось. Отец мне тоже ничего не рассказал. Так что узнал я о происшедшем из газет.

Почему-то мне запомнилось солнечное летнее утро. Только что привезли почту: разноцветные пакеты, скрепленные сургучными печатями, и газеты. Отец расписался на квитанциях фельдсвязи и, сложив бумаги стопкой на круглом плетеном столике, принялся за прессу. Я сел рядом и через плечо углядел на первой странице «Правды» официальное сообщение о состоявшемся пленуме. Глаза привычно скользнули по набранным жирным шрифтом строчкам в конце, там всегда сообщалось о главном, об организационных вопросах: кого избрали, кого убрали. На сей раз перечислявшиеся фамилии заняли целый абзац. Среди исключенных я увидел такие фамилии… Не поверил своим глазам — вожди. К тому же друзья… Совсем недавно все сидели за одним столом на моей свадьбе, и вот на тебе. Когда отец работал, его не отрывали. Такой порядок завели давно, и он свято соблюдался. Сегодня я не мог терпеть, засыпал его вопросами. Он в подробности вдаваться не стал, сказал только, что бывшие его соратники заняли неправильную позицию, вот пленуму и пришлось их поправить.

— Они осознали свою неправоту, и сами проголосовал за свое осуждение, — в голосе отца проскользнула презрительная нотка. — Один Молотов держался до конца.

Единственное, что я узнал от него в то утро: против отца выступили не четверо поименованных в газете членов «антипартийной группы»: Маленков, Молотов, Каганович и примкнувший к ним Шепилов, но еще некоторые другие члены Президиума ЦК, в том числе Булганин и Ворошилов.

— Мы решили не называть их фамилий, — добавил отец, — на пленуме они покаялись. Происшедшее послужит им хорошим уроком. Да и для внешнего мира так лучше, — закончил отец и погрузился в свои бумаги.

Постепенно не названные в официальном сообщении противники отца один за другим покидали Президиум. Одни, как Сабуров и Первухин, сразу же, другие задержались чуть подольше.

Июньский пленум расширил состав Президиума ЦК. Членов стало пятнадцать, а кандидатов — девять. Список формировал отец, естественно из своих сторонников… Игнатов вошел в состав Президиума.

Отец чрезвычайно гордился тем, что впервые за последние десятилетия за политическим поражением не последовали репрессии. А такие предложения раздавались.

Он демонстрировал своим противникам реалии XX съезда, против которого они восстали. «Должен царствовать только закон», — повторял отец. К сожалению, осуществить обещание оказалось куда труднее, чем провозгласить. Но тогда казалось, что главные препятствия позади.

Члены «антипартийной группы» обреченно ждали решения своей судьбы. Не выдержал лишь Каганович, он позвонил отцу.

Об этом телефонном разговоре отец вспомнил через несколько лет на XXII съезде партии. Приведу их диалог по стенограмме, хотя, вспоминая рассказы отца, могу сказать: разговаривали они куда проще, без пафоса и напыщенности:

— Товарищ Хрущев! Я тебя знаю много лет. Прошу не допустить, чтобы со мной поступили так, как расправлялись с людьми при Сталине… — так в интерпретации отца звучали слова Кагановича.

— Товарищ Каганович! Твои слова еще раз подтверждают, какими методами вы собирались действовать для достижения своих гнусных целей. Вы хотели вернуть страну к порядкам, которые существовали при культе личности, вы хотели учинить расправу над людьми. Вы и других меряете на свою мерку. Но вы ошибаетесь. Мы твердо соблюдаем и будем придерживаться ленинских принципов. Вы получите работу, сможете спокойно жить и работать, если будете честно трудиться, как трудятся все советские люди, — отвечал отец.