Так истек срок ультиматума. 27 мая миновало, и ничто в мире не изменилось. Американские конвои двигались через территорию ГДР, как и раньше, беспрепятственно.

В начале июня 1959 года Вальтер Ульбрихт и Отто Гротеволь прилетели в Москву. Отец решил предпринять еще одну попытку выработать предложения, приемлемые для всех. 10 июня наша сторона обнародовала четыре пункта, в принципе не ущемлявшие права союзников. Отец соглашался подтвердить право пребывания западных войск в Берлине. Они и так там находились и уходить не собирались. При этом он предлагал нашим партнерам по переговорам взять на себя обязательства, облегчающие существование Западного Берлина внутри ГДР, закладывающие основу добрососедства. В совместных с ГДР предложениях предусматривалось прекращение враждебной пропаганды. Правда, не существовало четкого определения враждебной пропаганды. Каждый вкладывал в нее свой смысл. Поэтому на деле мы требовали прекращения вообще всякого вещания.

Два других условия представлялись, на мой взгляд, полегче: прекращение с территории Западного Берлина разведывательной и подрывной деятельности, а также обязательство не размещать там атомное и ракетное оружие.

В ответ прозвучало категоричное «нет». Совещание зашло в тупик. В Женеве объявили перерыв на летние каникулы до 13 июля.

Отец считал: пока ничего не потеряно. Он продолжал демонстрировать лояльность. 24 июня, уже после того, как министры разъехались из Женевы, он тепло принял американского политика и бизнесмена, бывшего посла в Москве Аверелла Гарримана. Не просто принял, а пригласил его на дачу. Правда, не к себе, а на специальную, гостевую. Они вместе провели почти целый день, гуляли, обедали и говорили, говорили. Хозяин поставил себе целью убедить гостя в своем искреннем стремлении к миру, мирному сосуществованию. Устраивающую их экономическую систему пусть выбирают сами народы, в этом они разберутся без переводчиков. Конечно, отец не мог не подчеркнуть свою уверенность в победе социализма.

По московскому телевидению 4 июля в день национального праздника выступил посол США Л. Томпсон. Через три дня отец принял группу американских губернаторов. Фрол Романович Козлов отправился в поездку по США. За этот год он стал вторым членом Президиума ЦК, посетившим далекую Америку.

Отец считал: дела лучше слов. Надо не обмениваться угрозами по радио и в газетах, а общаться лично. Казалось, его активность начинала приносить плоды.

Позволю себе вернуться немного назад, к первомайскому параду. В тот день по Красной площади проехали два мощных ЗИС-овских грузовика с огромными зелеными цилиндрами: новые советские крылатые ракеты наземного базирования. Спроектировали их в конструкторском бюро под руководством Челомея. К празднику изготовили всего два экземпляра. Они предназначались для испытаний, но в те годы каждому конструктору хотелось блеснуть, пусть и анонимно, показаться на публике. Владимира Николаевича поддержал Гречко. Ему, как главнокомандующему сухопутными войсками, тоже казалось совсем не лишним продемонстрировать что-нибудь новенькое.

Началось все минувшей осенью. На смотре в Капустином Яру Владимир Николаевич показал отцу картинку, демонстрирующую возможность использования крылатой ракеты, стартующей не только из контейнера, установленного на подводных лодках, но и с колес. Идея получила одобрение, работа закипела. В считанные месяцы гигантские трубы-контейнеры взгромоздили на тягачи, отработали особенности запуска и приготовились к летным испытаниям.

В Главном артиллерийском управлении, у наших официальных заказчиков, новинку, получившую условное наименование С-5, встретили без всякого энтузиазма. На нее отреагировали как на чужака. Ведь ракету разработали и собираются выпускать в авиационной промышленности: вот пусть и внедряют ее в военно-воздушные силы, а у нас есть своя баллистическая Р-11.

Некая логика в их словах была. Сделанная Микояном несколько лет тому назад на базе МиГ-15 крылатая ракета ФКР эксплуатировалась в ВВС. Но Челомей считал, что разрывать, разобщать по разным видам вооруженных сил баллистические и крылатые ракеты — непростительная ошибка. Он настойчиво стучался в двери к артиллеристам. К сожалению, в запертые двери. Напрасно Челомей доказывал, увещевал: у его детища в четыре раза больше дальность полета, в несколько раз мощнее заряд, а обращение с керосином, примененном в качестве топлива в С-5, несравненно проще и безопаснее, чем с кислотой в Р-11. «Да и вообще, эти два комплекса не конкурируют, они дополняют друг друга», — Владимир Николаевич пытался использовать последний аргумент, но и он не действовал.

Ракета существовала только благодаря поддержке отца. Все знали — она делается с его благословения, и отвергнуть новинку с порога, без серьезных оснований не решались. К тому же главнокомандующий артиллерией главный маршал артиллерии Сергей Сергеевич Варенцов пусть с некоторыми оговорками, но считал новое оружие полезным для своего рода войск.

Генералы разделились на два противостоящих лагеря: противников и сторонников крылатых ракет. А точнее, большинство высказывались против, за них стояли единицы, на которых поглядывали косо, бурчали: «Конъюнктурщики, выслуживаются…»

Главным аргументом против развития крылатых ракет избрали их уязвимость для огня противовоздушной обороны: баллистическую ракету-де сбить невозможно, а крылатую, летящую с околозвуковой скоростью, уничтожить ничего не стоит. Провели «испытания»: установили несколько батарей счетверенных автоматических зенитных пушек на точно выверенной трассе полета. Момент старта сообщили расчетам по радио, поэтому появление ракеты не оказалось неожиданным, ее встретила стена огня — и, конечно, сбили.

Ликование в одном лагере сопровождалось трауром в другом. Мы понимали, что нас обманули. Но как объяснить это высокому начальству? Ведь результат налицо, а к объяснениям, оправданиям все давно привыкли, их никто не принимал в расчет. Судьба ракеты повисла на волоске. Чтобы выжить, крылатой ракете требовалось прижаться к земле, залетать на предельно малой высоте. Тогда средства ПВО обнаружат ее лишь в последний момент, не успеют изготовиться к бою. Но как этого добиться?

Ко всему прочему добавилась еще одна проблема. В тот период в армии развернулась дискуссия, каким машинам отдать предпочтение: колесным или гусеничным. Обсуждение вскоре переросло в настоящую войну. Гусеничники доказывали, что только они смогут преодолевать бездорожье, колесники возражали: у гусениц запас хода несколько сот километров, во всем мире (кроме нас) танки к полю боя доставляют на колесных платформах. К тому же новые колесные машины по проходимости приближаются к гусеничным, а производство и эксплуатация их несравнимо дешевле.