Прием вдовы оказался холодным и не приятным для Готель. Скорее всего, она надеялась, что её "блудный сын" все же одумается и, продав свою "лавочку" в Париже, вернется в "семью", но по ходу вечера и за разговорами, она поняла, что возвращаться никто не собирается. И, конечно же, по её мнению, виновницей его горячей привязанности к Парижу была Готель. И, возможно, в этом она была права. Да и сама Готель понимала, что приехала в Лион не ради неё, а потому, спустя несколько часов, она отпросилась у супруга посетить церковь Сен-Мартен д'Эне. И пока она шла туда и обратно, под сырым промозглым ветром, она размышляла о том, почему она так сопротивлялась продаже дома Клемана, и почему идет в ненастную погоду по грязным улицам чужого города; и все эти размышления её по-настоящему пугали. Ведь именно об этом еще вчера она говорила сестре Элоизе. О своей дороге, на которой, заглядывая в будущее, Клемана может и не быть.

Когда Готель вернулась, в доме было темно. Войдя, она опустила мокрый капюшон и встряхнула от воды одежду. Не став зажигать свечу, чтобы не привлекать внимания к своему возвращению, она выложила на стол немного подмокший документ и пошла вверх по лестнице.

– Зачем вы это делаете? Ведь вы его не любите, - раздался женский голос из темноты.

Готель остановилась на мгновение, пытаясь разобрать откуда говорят, но так и не поняла:

– Но он меня любит, - ответила она в темноту и поднялась наверх.

Когда она проснулась, Клемана в постели не было. Было солнечно. Готель накинула халат, расправила за плечами свои черные волосы и спустилась на первый этаж. Внизу никого не было. На столе стоял кувшин с молоком. Осматриваясь, она обошла кухню кругом и подошла к столу. В этот момент с улицы открылась дверь, и вошла мать Клемана с пустым ведром в руках. Она посмотрела на Готель и направилась к шкафу:

– Он на кладбище.

– Можно молока?
– спросила Готель, заглядывая в кувшин.

– Это ваш дом, - не отвлекаясь от хозяйства, ответила вдова.

– Вы злитесь оттого, что я сберегла его мечту?
– заметила Готель, наполняя стакан молоком, но женщина ничего не ответила, - я польщена, не стоит благодарности, - добавила невестка и поставила пустой стакан на стол.

Затем она вышла на улицу и подумала, что еще не видела Лион таким солнечным. Оттряхнув рукой ступеньки Готель села на крыльце и вскоре увидела возвращающегося Клемана. В то же время в её сердце проникло что-то, чего она раньше не замечала. Она увидела своего мужа; может быть, на фоне другого города и других людей, но почему-то именно теперь она осознала, что состоит в браке; что она владеет чем-то более важным, чем положение в обществе, которым она, конечно, иногда пользовалась, пусть даже исключительно по необходимости. Но почему так? Ведь Клеман, он хотел бы, наверняка, хоть на минутку почувствовать его вкус, вкус признания и всеобщего почитания. Да, он говорил, что главное для него это она - Готель, но сейчас, уловив в своем сердце лучики счастья быть замужем, она решила сделать своему супругу этот подарок. К тому же, Готель подумала, что они уже несколько лет они оба никуда не выбирались, а это злоупотребимо несправедливо по отношению к верности её супруга.

– У месье Леблана будет прием на следующей неделе. Составишь мне компанию?
– спросила она по дороге в Париж.

Клеман не ответил, но вложил свою руку в руку Готель.

За пару следующих лет чета Сен-Клер сделала лишь несколько светских раутов, которые весьма символично начались после смерти отца Клемана и закончились смертью его матери. И поначалу эти выходы доставляли Клеману то удовольствие, которого он всю жизнь желал, живя в Париже и даже до приезда в Париж. Но со временем он заметил, что люди оказывают ему свое внимание лишь в адрес его прекрасной супруги. "Месье Сен-Клер, должны признать, вы настоящий счастливец" или "ваша супруга как всегда очаровательна". Генрих Шампанский, увидев Готель на одном из приемов, буквально осадил её, чем вызвал у Клемана приступ ревностной лихорадки. Последний раз граф видел Готель более десяти лет назад и, естественно, он не удержался сделать ей комплимент:

– Похоже, время над вами совершенно не властно, мадмуазель. В чем ваш секрет?

– Чуть больше любви, чуть меньше сражений, - улыбнулась Готель, показав кольцо на безымянном пальце.

– Уу..., - лицо Генриха перекосило от неожиданности, - но, так… кто же этот блаженный?

– Месье Сен-Клер, - ответила она и показала взглядом на другую сторону зала, но Генрих даже не повернул туда голову, а продолжал всматриваться в серые, выразительные, горящие глаза Готель, чем окончательно её смутил и вынудил, тем самым, оставить его непочтительно смелую компанию.

– Ты в порядке?
– снимая дома серьги, спросила Готель своего супруга.

– Да, конечно, - посмотрел он на неё через плечо, развязывая на себе рубаху, - я всегда думал, заслужу это. Но на этих приемах я чувствую, что все это мне не принадлежит, и все их слова ко мне имеют довольно косвенное отношение.

– Надеюсь, ты не считаешь, что меня легко получить, - расчесывая волосы, проговорила она.

– Нет, - улыбнулся Клеман, - совсем нет, но несмотря на долю лести, по своей природе, присущую таким мероприятиям, я считаю, что во многом они правы. Я счастливчик. Я вижу это каждый раз, когда смотрю на тебя.

Но как бы там ни было, причиной прекращения их выходов стало не отсутствие интереса к тому Клемана, а описанные далее события.

– У вас такое хорошее зеркало, - заметила мадам Леблан, - потому я люблю покупать у вас. Покупая платье у другого портного, и не узнаешь, как оно на тебе лежит, пока тебе не скажет сосед.

Мадам Леблан то подходила к зеркалу ближе, то отходила дальше, с наслаждением рассматривая и разглаживая на себе обновку:

– Племянница моя - дочь моей сестры Моник, пошила у Бертье платье к свадьбе, и посмотри! Ни дать, ни взять, на выданье вдова; она и так худа, а этом платье…