Готель практически не принимала участия в этом монологе, и лишь иногда понимающе кивала или улыбалась, сидя у окна и, не торопясь, вышивая цветочную подушку. Она давно уже знала все привычки своих клиентов, чем доставляла максимум удовольствия от посещения её магазина. Хотела ли мадам Леблан провести несколько часов у зеркала? Пожалуйста. Явись здесь мадмуазель Леск'o с печалью проданной любви и Готель выслушала бы её с открытым сердцем; люди, приходившие сюда, проводили здесь время и, получая, наконец, свой заказ, уходили воодушевленные и верили, что их новое платье с возлагаемыми на него планами, надеждами и мечтами, возможно, все это осуществит.

– Так в этом самом платье, - продолжала мадам Леблан, - как будто сам Господь не хочет брака. Забавно, что даже церковь их не приняла. Хотя по мне, и в Сен-Дени вполне чудесно можно обвенчаться, как говориться, было бы желание.

– А чем же базилика не годится?
– вмешалась для приличья Готель.

– Так говорю же, нет её. Ломают, - добавила мадам, высматривая в зеркале прыщ.

– Как ломают, - побледнела портниха.

Не медля ни секунды, Готель выскочила на Сену и побежала через мост на центральный остров, и вскоре, потеряв дыхание, упала наземь. Подняв глаза, она увидела рабочих, равнодушно разбирающих стены церкви, и не знала, как это остановить. Первый раз она прошла через эти двери, обвенчавшись, а затем исправно приходила сюда в течение пяти лет, повторяя в своем уме это венчание снова и снова. Она поднялась и удрученная медленно пошла назад, хромая на одну ногу от проснувшейся после пробежки боли.

– Возможно, Морис посчитал их ниже своего достоинства, - предположила сестра Элоиза, сидя на скамейке в парке аббатства.

В последнее время она приходила сюда все чаще, словно что-то звало её туда.

– Церковь слишком сильна, - продолжала она, - а Людовик никогда ей не отказывал, даже когда его сдерживал более здравомыслящий Сугерий. Даст Бог, епископ построит на их месте что-то достойное себя, Парижа и Христа.

– Сейчас в Париже все только и говорят что о соборе, "Нотр-Дам, Нотр-Дам…", - добавила Готель.

Сестра Элоиза улыбнулась:

– Не думаю, что доживу до того, чтобы увидеть его.

– Не говорите так, матушка, - нахмурилась Готель, - все делают пожертвования, и очень скоро его построят.

– Мне кажется, во всем городе закончился материал. Я обошел все лавки за утро, - сказал Клеман, вернувшись домой, - мы всё перекроили рабочим. Всё в порядке?

– Сестре Элоизе всё хуже, а этой стройке не видно ни конца, ни края, - Готель отставила в сторону недомытую кадку и присела на лавку с тряпкой в руках, - иногда я думаю, что сама до этого не доживу.

– Послушай, любимая, - подошел к ней Клеман и присел напротив, - тебе нужно отдохнуть, ты и так все силы тратишь на этот собор. Останься завтра дома, шить все равно не из чего. Да у нас почти и не осталось сбережений.

– О, какие глупости, - махнула рукой Готель, - уж этого добра у меня хватает. В Провансе и на Сицилии, и деньги, и дома. Потом, дом в Лионе. Мы можем его продать.

– Не стоит себя так расходовать, душа моя, я не могу смотреть на твои жертвы, ты не жалеешь себя совершенно. И, кстати, как твоя нога?

– Я не думаю об этом, - улыбнулась та.

– Нельзя так! Я думаю, - взял её за руку Клеман, - сбереги хоть немного себя, хоть немного для меня, слышишь? Ты словно одержима этим разрушением, но не разрушай себя, прошу.

– Я не знаю, - заплакала, отвернувшись, Готель, - мне всё ещё хочется верить, что если я сделаю что-то во имя Христа, то Бог пошлет мне дитя, что мне еще остается…

Договорить больше Готель не смогла, и Клеман обнял её.

Все в Париже строили собор, и на какое-то время это стало для Готель забвением. Если она не шила, она носила на стройку еду, убирала там мусор, а вечером валилась с ног и скорее засыпала, чтобы не думать ни о чём.

– Вы бы могли остановиться у меня, - предложила она аббатисе.

– О, дитя. Я не покидаю аббатство уже несколько лет, и сил мне хватает едва дойти до скамейки.

– Приезжал Папа, - тихо добавила Готель, и ей стало грустно.

Она видела, как жизнь оставляет сестру Элоизу, и боялась приехать однажды и узнать, что аббатисы больше нет. Потому она проводила в Паркле как можно больше времени. Старалась не оставлять аббатису и не упускать её из виду, словно верила, что в её присутствии смерть побоится себя обличить.

– Я устала, моя дорогая, - сказала однажды аббатиса, - вы не проводите меня?

Через три дня Пьер принял Элоизу в свои объятья.

Готель была спокойна. Возможно оттого, что провела последние дни аббатисы с ней рядом. Она не спешила покидать аббатство и осталась там еще на несколько дней. Гуляла теми же дорожками и сидела на той же скамейке в парке. Ей иногда казалось, что если поторопиться за угол, то она непременно нагонит свою настоятельницу. Готель знала, что всё то хорошее, что она обрела в душе и разуме за свою жизнь, она получила от сестры Элоизы. Она всегда была примером: когда проявляла любовь и когда проявляла строгость. Она научила Готель верить словам, не замечать глупцов, любить когда того желаешь, каяться всей душой за мелкую ошибку, чаще смеяться и плакать, не позволять другим себя жалеть и не позволять себе быть безжалостной к другим. Готель часто думала о глубине души аббатисы и спрашивала себя, знает ли она, насколько действительно она была глубока. Ведь при всей ясности образа сестры Элоизы, всегда оставалась та, которая умерла еще двадцать лет назад, таилась и мучилась, ожидая день за днем встречи со своим покойным супругом. Но ту живую и счастливую Элоизу Готель было встретить не суждено.