— Мой гриот не хитрее грудного ребенка, он глуп, как бык. Он принес обратно богатые свадебные подарки, которые я послал Панде, дочери Мора из М’Бадана. Твоя же мудрость велика, а речь слаще меда. Я уверен, что если б ты отнесла Мору только эту вот охапку соломы и сказала: «Биран просит у тебя дочь», — он не мог бы отказать и дело было бы слажено.

— Я уже стара, Биран, и такая ноша мне в тягость, но М’Бар, старший из моих детей, полон сил, и притом он унаследовал кое-что от моей мудрости. Он пойдет для тебя в М’Бадан и наверняка хорошо исполнит поручение.

Ранним утром М’Бар отправился в М’Бадан с охапкой соломы на спине.

Солома намокла от росы, и в воздухе поплыл восхитительный запах мяса. М’Бар остановился, поднял нос, повел им, принюхиваясь, вправо, влево — и двинулся дальше, но уже не так резво. Запах усиливался. Гиена опять остановилась, насторожилась, оскалив зубы, повела носом вокруг, потом обернулась и снова стала нюхать воздух.

Теперь она шла вперед медленно и нерешительно. Густой запах мяса, шедший, казалось, со всех сторон, словно сковывал движения М’Бара.

Не выдержав, М’Бар сошел с тропинки, ведущей в М’Бадан, и запетлял по саванне. Он кидался влево, вправо, возвращался обратно — и лишь через три долгих дня достиг М’Бадана.

Конечно, М’Бар был сильно не в духе, когда вошел в хижину Мора, и мина у него была не слишком любезна для посланца, который пришел просить великой милости. Запах мяса, пропитавший, казалось, всю бруссу, кустарник, хижины М’Бадана и жилище Мора, заставил его позабыть все правила вежливости, которые вдолбила ему в голову старая Буки, все приятные слова, каких ожидают от просителя. М’Бар процедил сквозь зубы «салям алейкум» так тихо, что никто его и не слышал. Затем, сбросив со спины тяжелую ношу, он сказал тоном далеко не приветливым:

— Мор, Биран из Н’Диура прислал тебе эту охапку соломы и просит в жены твою дочь.

Мор разрезал лианы и под взглядом М’Бара — сначала удивленным, потом негодующим, потом полным вожделения — извлек из соломы плотный мешок, из мешка вытащил бурдюк, а из бурдюка — куски сушеной говядины.

М’Бар чуть не лопнул от злости при виде такого обилия мяса. Мяса, которое он, ничего не подозревая, таскал на спине три дня, а теперь не смел его и коснуться — ведь люди М’Бадана не то, что люди Н’Диура, в М’Бадане рогатина стоит в каждом углу.

— Иди, — сказал Мор, — и передай Бирану, что я отдаю ему дочь. Скажи ему, что он не только самый отважный и сильный, но еще и самый хитрый из всех парней Н’Диура. Если он мог доверить мясо тебе, гиене, он сможет уберечь свою жену, и никакие козни людские ему не страшны.

Но М’Бар не слышал последних слов Мора, столь лестных для того, кто его послал: он уже выскочил из дому и мигом очутился за околицей, ибо вспомнил, что на своем долгом пути видел множество соломы.

На первом же поле М’Бадана лежали снопы. Он сорвал лианы, которыми они были перевязаны, расшвырял солому, но не нашел никакого мяса или хотя бы костей. Он рыскал по полям, раскидывая солому, и искал в ней мяса так усердно, что ему понадобилось еще три дня, чтобы вернуться в Н’Диур.

— Ну, как? — спросил Биран, увидев потного и запыхавшегося М’Бара, — ты, видно, не выполнил моего поручения? Что ты делал шесть дней, когда и двух довольно, чтоб сходить в М’Бадан и вернуться?

— Что я делал по дороге, тебя не касается, — сухо ответил М’Бар. — Хватит с тебя и того, что Мор согласен отдать тебе дочь. Можешь радоваться!

И, не дожидаясь слов благодарности, которые, наверное, собирался расточать Биран, М’Бар побежал обшаривать другие снопы.

С тех пор гиены не выполняют никаких поручений ни для кого на свете.

Диасиг-кайман дремал весь долгий день на жарком солнце. Волоча свой дряблый живот по песку, он возвращался к реке, как вдруг услышал голоса. Это женщины на берегу набирали воду, мыли калебасы, стирали белье и, конечно, работали больше языком, чем руками, тараторя без умолку. Они сокрушались об участи царевны, которая упала в воду и утонула. Говорилось и о том, что царь Бур приказал осушить заводь реки, чтоб найти тело любимой дочери, так утверждала одна из его рабынь. Услышав это, Диасиг (его нора была на береговом откосе, совсем рядом с деревней) под покровом ночного мрака ушел подальше от беды.

На другое утро и в самом деле осушили заводь, перебили всех кайманов и в норе старейшего из них отыскали тело царской дочери.

А в полдень мальчик Гоне пошел за хворостом и в зарослях наткнулся на Диасига-каймана.

— Что ты тут делаешь? — удивился мальчик.

— Я заблудился, Гоне, — ответил кайман, — не снесешь ли ты меня домой?

— Нет больше твоей заводи, — сказал ребенок.

— Тогда отнеси меня, пожалуйста, к большой реке…