Серинь Фалл был одним из тех вечных учеников, что кружат издали около наших настоящих, великих марабутов. Зная с грехом пополам только пять — семь глав корана, эти люди, у которых голова набита всяким вздором, еще смеют называть себя марабутами, обманывая доверчивых простаков, и живут в свое удовольствие, без трудов и забот. За кров и одежду, еду и питье они расплачиваются молитвами, как можно невнятнее бормоча их себе под нос, да еще своей слюной, орошающей протянутые руки взрослых и шелудивые стриженые головки детей. Одни зовут таких серинями (марабутами), другие — просто бездельниками, но название дела не меняет: это бродяга, паразит, вкрадчивый, елейный, вероломный.

И тому, кто им потакает, они садятся на шею.

Итак, Серинь Фалл вздумал отправиться из Тивауана в Н’Дьенен и навестить Мар Н’Диая, богатого и щедрого скупщика, ибо молва о хлебосольстве Н’Диая достигла берега моря, распространилась за великую реку Сенегал и перевалила через горы Фута-Джаллон.

Захватив сосуд для омовений, бурдюк и четки, которые он чаще всего носил на шее или в кармане, а не в руках, Серинь Фалл проторенной тропою тронулся в путь. Он останавливался в деревнях, славил создателя, молился, ел и спал у ревностных верующих, а те наперебой оспаривали друг у друга великую честь пригласить его в гости, надеясь, что он вымолит милость божью им и их семьям.

В один прекрасный вечер Серинь Фалл добрался до Н’Дьенена, и Мар Н’Диай принял его радушно, как принимал всякого путника, угощал щедро, как и подобает истинному мусульманину, истинному уолофу и уроженцу Сен-Луи.

Каждый день в доме Мар Н’Диая кололи барана, резали уток и цыплят, готовили приправы, соуса, множество всяких вкусных вещей в честь Серинь Фалла и на благо его желудку, который, кстати сказать, совсем недавно отвык от простого кус-куса с бобами и щавелем.

Все это очень не нравилось Гевель М’Бею, гриоту хозяина, хотя ему-то ничем не пришлось поступиться ради гостя.

Ребятишки не верили своим ушам, когда Гевель М’Бей брал их сторону против женщин, отгонявших детвору от хижины марабута, чтобы никто не мешал святому человеку в его размышлениях и молитвах.

Ведь раньше Гевель М’Бей, хоть и любил ребятишек, раздавал им одни подзатыльники — для их же блага, как говаривал он, для того, чтобы выросли мудрыми людьми. А теперь он защищал ребят от женщин! И высмеивал женскую доверчивость, глупое преклонение перед Серинь Фаллом.

— Если вы рассчитываете лишь на его помощь, вам не получить приличного уголка в раю, — твердил он при всяком удобном случае.

И напрасно женщины грозили:

— Эй, Гевель М’Бей, накличешь ты на себя гнев божий!

— С богом мы как-нибудь сговоримся. Создатель не так глуп, как вы, женщины.

Но при встречах с Серинь Фаллом гриоту приходилось держать свой острый язык за зубами, хотя его и грызло желание высказать марабуту все, что лежит на душе.

Хозяин строго-настрого запретил Гевель М’Бею делать не только неуместные замечания (гриот никогда их и не делал, он знал другие способы донимать недругов), — но даже малейшие недружелюбные намеки по адресу марабута.

И это было хуже всего. Гевель М'Бей в душе копил гнев против Серинь Фалла и срывал раздражение на ни в чем не повинных женщинах, к большой радости ребятишек. Сильные мира сего любят слушать лишь угодные им речи, а Мар Н’Диай что-то пока не слышал похвал своему гостю. Говель М’Бей молчал, а между тем…

Между тем Серинь Фалл, чье воспитание хромало так же, как и ученость, не умел даже вести себя за столом и есть прилично. Он залезал рукой в соус, хватал целого цыпленка, чесался, плевался, сморкался, кряхтел, давился и целый день жевал что-нибудь.

Дни шли за днями, а Серинь Фалл и не заговаривал об отъезде.

Тут подоспело время ярмарки. Со всех сторон стекались в Н’Дьенен крестьяне, они везли на ослах и верблюдах свой урожай. Н’Дьенен ожил. До глубокой ночи не утихала торговля на рынке.

Должно быть, Серинь Фаллу порядком наскучили в тот день разговоры об арахисе и просе, мерах и весах. И вот после ужина (за которым подавали кус-кус с двумя соусами и молоко) он отправился побродить по рынку. Прохаживаясь между прилавками, освещенными лампами и свечами, он остановился около продавца сухарей.

Порой в человека вселяется Сеитане-бес и подталкивает его в самый неподходящий момент. Тогда беднягу так и тянет что-нибудь сделать или сказать без всякой разумной причины, а то еще захочется ему того, что ему совсем не нужно. Так случилось и с марабутом. Хотя в тот вечер его живот был переполнен отменным кус-кусом, бараниной и молоком, Серинь Фаллу до смерти захотелось попробовать сухарей. Он и накупил их полный карман, а потом вернулся в дом Мар Н’Диая.

Конечно, он не забыл о вечерней молитве. Он сотворил ее во дворе, у подножия баобаба. Но ему не удалось вытащить четки, которые лежали на дне кармана: опуская за ними руку, он всякий раз натыкался на сухари.