Он никогда не произносил моего имени.

Фаез начал бить меня на третий день. Муж не терпел даже малейшего неповиновения. Когда я попыталась помешать ему потушить лампу и лечь рядом со мной на циновку, он принялся меня избивать. Сначала руками. Потом палкой. Бил меня и швырял по комнате. А старуха его поддерживала.

— Надо ее еще сильнее бить! Она обязана тебе подчиняться! Она твоя жена! — без конца повторяла она своим хриплым голосом, когда он жаловался на мое поведение.

— Ya beint! — снова начинал Фаез, пытаясь меня схватить.

— Вы не имеете права! — рыдала я.

— Я уже устал от твоих жалоб. Я женился на тебе не для того, чтобы постоянно слушать твое нытье! — рычал он, обнажая крупные желтые зубы.

Ему доставляло удовольствие унижать меня при посторонних. Фаез был отвратителен. Я жила в постоянном страхе, ожидая новых ударов палкой и пощечин. Иногда доходило до того, что он бил меня кулаками. Каждый день появлялись новые синяки на спине, новые ссадины на руках. И рана внизу живота не давала покоя… Я чувствовала себя грязной. Когда в гости к свекрови приходили соседки, они постоянно шушукались и показывали на меня пальцем. О чем они между собой болтали?

При малейшей возможности я забивалась в угол, пытаясь спрятаться от всего мира. Зубы стучали от страха при мысли о том, что снова наступит ночь. Я чувствовала себя невыносимо одинокой. Некому довериться, не с кем даже просто поговорить. Как же я их всех ненавидела! Эти люди были отвратительны! Неужели каждая замужняя женщина должна выносить такие же муки? Или только мне одной приходится терпеть подобные пытки? Я не испытывала ни малейшей любви к мужу. Интересно, а мои родители любили друг друга? С Фаезом мне удалось познать лишь истинный смысл слова «жестокость».

Так проходил день за днем. Десять, двадцать, тридцать… Сколько их было? Точно не помню. С каждым вечером становилось все труднее заснуть. Ночью, после того как он приходил и делал эти ужасные вещи, было невозможно успокоиться. Днем я клевала носом. Потерянная. Разбитая. Беспомощная. Чувство времени было утрачено. Мне ужасно не хватало Саны, школы, братьев и сестер. Было ужасно тоскливо без бесконечных выходок Абдо, проказ Морада, шуток Моны, считалок малышки Раудхи. Я все чаще думала о Хайфе и надеялась, что ее не выдадут замуж за жестокого незнакомца. Шли дни, и я стала постепенно забывать лица родных. Мне становилось все сложнее вспомнить цвет их кожи, форму носа, ямочки на щеках. Пришло время повидаться с семьей!

Каждое утро я с плачем умоляла отвезти меня назад, к родителям. Не было ни малейшей возможности с ними связаться. В Кхарджи понятия не имели об электричестве, что уж говорить о телефоне. Ни самолетов в небе, ни автобусов. Даже машины приезжают примерно раз в месяц. Я могла бы отправить родителям письмо, но, к несчастью, не умела писать ничего, кроме своего имени и еще нескольких простых слов. Нужно вернуться в Сану. Любой ценой. Хочу вернуться домой!

Убежать? Я думала об этом множество раз. Но куда идти? В деревне не было ни одного знакомого. Значит, спрятаться негде, а уж просить кого-нибудь увезти меня отсюда на осле… это даже в мыслях звучит глупо… Кхарджи, моя родная деревня, стала моей тюрьмой.

Однажды утром, доведенный моими бесконечными рыданиями, он объявил, что разрешает мне повидать родителей. Наконец-то! Муж сказал, что поедет со мной и остановится у своего брата. Но потом — Фаез особенно подчеркнул это — мы должны будем вернуться. Я бросилась собирать вещи, пока он не передумал.

Обратная дорога показалась мне короче, чем путь в Кхарджи. Тем не менее каждый раз, стоило задремать, перед глазами возникали все те же кошмарные картины: пятно крови на простыне, лицо свекрови, склонившейся надо мной, темная комната с ведром воды… Я рывком просыпалась с одной только мыслью: «Нет! Ни за что туда не вернусь. Никогда не вернусь в эту деревню. Никогда!»

— Не может быть и речи о том, чтобы ты ушла от мужа!

Я никак не ожидала от папы подобной реакции. Но он твердо стоял на своем. Его решение мгновенно отравило всю радость от возвращения домой. Мама не спорила с отцом, она лишь изредка поднимала руки к небу и шептала:.

— Так устроен мир, Нуджуд. Все женщины должны через это пройти. Каждая из нас пережила подобное в начале замужества…

Но почему мама раньше об этом не говорила? Почему не предупредила? Теперь, когда подписан брачный договор, я в западне, откуда нет пути назад… Все рассказы родителям о том, что мне приходилось выносить в доме мужа: о побоях, о том, что происходило каждую ночь, обо всех тех ужасных постыдных вещах, — были напрасными. Мне было тяжело признаться в этом, а они лишь повторяли, что мой долг — оставаться рядом с мужем.

— Я не люблю его! Он меня бьет. Фаез заставляет делать отвратительные вещи, от которых тошнит. Он злой, он издевается надо мной! — настаивала я.

— Нуджуд, ты теперь замужняя женщина. И должна жить со своим мужем! — твердил отец.

— Но я не могу! Хочу вернуться домой! К вам!

— Это невозможно, — отрезал Aba.

— Ну пожалуйста! Пожалуйста…

— Это вопрос sharaf, вопрос чести, слышишь?