«Веня!» – воскликнула я, когда ты пришел, наконец. Ты так долго не приходил, что я думала: ты никогда не вернешься.

«Алина, – сказал я, – прежде всего, нужно починить дверь…»

«Какую дверь?» – не поняла я, и мы оба посмотрели (я – глазами, а Веня – ощущением моего восприятия) на входную дверь, которую я минуту назад закрыла на оба замка, да еще и задвижку задвинула. Дверь была цела, почему Леню это так удивило?

«Да потому…» – начал я, но не закончил фразу. Похоже, мое сознание переместилось не только в пространстве, но и во времени – причем, на этот раз в прошлое, а не будущее.

"Я уже звонил тебе?» – задал я глупый вопрос. Мне нужно было как-то сориентироваться во времени, я прекрасно помнил, как Валера позвонил в дверь, когда мы говорили с Алиной по телефону.

Телефон зазвонил.

«Возьми трубку, – сказал я. – Это я звоню из Израиля».

Наверно, Веня воображал, что я удивлюсь: как, мол, ты можешь звонить мне по телефону, если ты сейчас здесь, со мной? Я подняла трубку у сказала:

– Веня, наконец-то! Я так ждала твоего звонка…

– Здравствуй, – сказал голос в трубке, и я увидела, как Веня бессмысленно улыбается, стоя у своего стола в своей квартире. – Ты знаешь, что это я? Я еще не сказал ни слова.

– Ну, как же? – улыбнулась я. – Ты сам только что предупредил, что будешь звонить, и попросил поднять трубку.

Это были не те слова, что сказала Алина на самом деле. Однако, что означало «на самом деле"?

– Алина, сейчас – может, он уже поднимается по лестнице – в дверь постучит этот… Валера, – я тоже говорил не те слова, и сейчас меня не интересовало, что же такое «на самом деле». Вообще говоря, я прекрасно понимал, что «на самом деле» я сейчас еду в автобусе, который только что сделал остановку на центральной автостанции Бейт-Шеана, где один пассажир вышел и трое поднялись в салон, после чего свободных мест не осталось. Я был там, я был тут, и я был у себя дома, да еще совсем не тогда, когда был там «на самом деле».

– Валера? – сказала я, смутно припоминая, что он уже приходил… Или нет, мне это только казалось, это было не воспоминание, а предчувствие, и у Лени оно, похоже, возникло одновременно.

– Ни при каких обстоятельствах не подходи к двери, – сказал я, и я, конечно, сразу поступила наоборот: положила трубку, открыла все замки и щеколду и выглянула на лестничную площадку. Никого здесь не было, но снизу – двумя этажами ниже – доносились приглушенные голоса. Я перегнулась через перила – видно было немного: кто-то медленно поднимался наверх, а следом, пролетом ниже, шла целая толпа. Так мне показалось – в толпе было человек пять, не больше, но на узкой лестнице создалось впечатление огромной людской массы, то ли преследовавшей поднимавшегося по лестнице человека, то ли ограждавшей его от внешних влияний. Я узнала руку Валеры, скользившую по перилам – будто крыло самолета на взлете.

– Алина! – позвал я.

– Не нужно! – сказал я.

– Не делай этого! – потребовал я.

Но я не слушала тебя, более сильное ощущение позвало меня, и я начала спускаться по лестнице, шаг за шагом, после каждого шага прислушиваясь к тому, что происходило этажом или двумя ниже.

– Остановись! – кричал я. Лучше пусть мертвяк пытается вломиться в квартиру, как он уже поступил «на самом деле», и пусть дверь слетает с петель, а участковый разбирается с причиненным ущербом. Пусть будет так, как было, но не так, как будет.

– Остановись! – кричал мне Веня, но я, слушая, не слышала.

Валера, появился, наконец, из-за лифтовой шахты, и меня поразил его вид: бледное до синевы лицо, ничего не выражавший взгляд, направленный не на меня, а поверх моей головы, всклокоченные волосы, руки торчали, будто кривые ветви сухого дерева, но самой странной была одежда – на плечи Валера набросил грязную простыню, конец которой волочился по полу, и у меня возникло непреодолимое желание сдернуть саван и увидеть рану в груди этого человека, самой убедиться, что он мертв, потому что живым он быть не мог – холод, который излучал Валера, казалось, осаждался инеем на стенах и не виден был только потому, что стены и без того были белыми.

Валера поднимался, как статуя Командора, пришедшая в гости к своему губителю. Сейчас он протянет ко мне свою холодную руку…

– Остановись! – кричал кто-то, и я отгородилась от крика, прижав к ушам ладони.

Из-за лифтовой шахты появились люди – впереди, бледный и больше всего на свете желавший сбежать отсюда подальше, поднимался наш участковый, кажется, его звали Тимофей Богданович… Или Богдан Тимофеевич? Он раза два-три в году приходил проверять, нет ли у нас жалоб, а на самом деле хотел убедиться, что в квартире не живут посторонние, не вставшие на учет в отделении милиции.

Участковый посмотрел мне в глаза, и его ужас передался мне, как передается от одного тела к другому электрический заряд, в физике это называется наведенным электричеством, и я не понимала, почему эта ненужная информация возникла в сознании и сразу была смыта волной нашего общего страха перед мертвым телом, поднимавшимся по лестнице вместо того, чтобы лежать на столе в морге.

Что я мог сделать? Голоса моего Алина не слышала или, слыша, не понимала. Сознание ее было для меня закрыто. Я кричал «Остановись!» и уже не понимал точно, к кому обращаюсь. Может, к Валере?