Заглядывая в прикрываемые ею двери я видел такие же, как и в нашем Южном политехе аудитории, только всюду были понатыканы эти ящики-корпы.

Даже и не скажешь, сколько Эвелине было лет. Волосы, видно, красила в темное, губы там, помада… Лицо широкое, гладкое, словно надутое изнутри. До безобразия Кубатого она не дошла, но и старческой немощи Первачева у нее абсолютно не было.

А вот нос… С носами у них у всех – странное дело. У Китерварг нос большой и рыхлый и, возможно, он бы и выдавал ее древний возраст, но точно также, как и у Номерпервого и у Кубатого, у нее не было видно ноздрей, их, словно бы скрывали обвисшие складки кожи. Это была какая-то их общая особенность, но думать об этом мне тогда не хотелось.

А вот сейчас я об этом думаю, и вспоминаю, кстати, что у Явича, у Выборгского, ноздри аж выпирают из самого носа – такие над ними выпуклые носовые крылья, да и само строение ноздрей, я бы так сказал – длинное и извилистое, Они у него, словно упираются и выползают с силой. Впрочем, что я вперился в это дело – не к чему. Но кое-что попозже я увидел и сам.

В конце концов, я поймал Китерварг – встал на почерневший от тряпки уборщицы паркет посреди коридора и перегородил ей путь. Она притормозила так, что даже пыль столбом поднялась из-под ее огромных ступней:

– Что у вас? Я предельно занята. Совсем в скорости – перспективная учебная игра. Собираю народ. Вам – две минуты!

Я вытащил древнюю фотку и показал ей.

– Ну, и?.. – Она зыркнула в нее очень темным быстрым глазом, и даже, вроде бы, не удивилась, словно видит себя каждый день в большом квадратном каракулевом воротнике, в низкой шапочке – на лоб, с обведенным черным глазищами, в обществе лихих вертикалистов, на фоне самого огнемета и – такой молодой.

– Меня могли бы вам рекомендовать бывший председатель Палаты мер и весов Федор Иванович Выборгский, сотрудник Кубатый и…

– Понятно, – устало проговорила Китерварг, – Видите ли, у меня – игра. Это я уже сказала. Кстати, вы тоже можете поприсутствовать. Вы кто по специальности?

Я пояснил, потом протянул удостоверение и допуск.

– Хорошо, – спокойно и даже, как мне показалось, слегка торжественно, согласилась Эвелина Китерварг, – наша игра будет проходить в столовой.

Я решил не удивляться – в столовой, так в столовой. Мы вот с женой недавно ездили к ее детям в лесной лагерь, смотрели, как они носятся по кочкам в поисках желтого и красного флагов – тоже игра. Привезли им кило печенья – было сгрызено за несколько мгновений после того, как желтый флаг так и не достался.

А тут была обычная студенческая столовка с запахом щей на бульоне из костей, заправленном комбижиром. Но, как я заметил, вместо кассового аппарата там уже примостился невзрачный корпик.

Все столы были сдвинуты в угол, а посередине зала столовой оставили только стулья.

Но стулья особые – квадратные сидения, плоские, без изгибов прямоугольные спинки, тяжелые ноги-обрубки. Выкрашены стулья были в темно коричневый цвет, отдававший в немногочисленных трещинах в желтизну, и стояли в беспорядке посреди зала на светлом линолеуме.

Участники игры – студенты и всякая молодежь из преподавательского состава столпились у дверей. Я посмотрел на них – ну такие же точно ребята, что недавно пришли и в наше ка-бе – в этих мелких пиджачишках с кургузыми узкими плечами, с обязательными шлицами позади, над тощими задами, в застиранных клетчатых рубашках, застегнутых под самое горло. И девчушки – в коротких, открывающих неформатные бедрышки юбках, в обязательно обтягивающих свитерках под горло. Субтильные детишки, мы не такие, вроде были…

Китерварг, огромная, словно башня, сама похожая на эти массивные квадратные стулья, вышла на видное место и велела начать игру.

Включили быструю музыку (под такую передают утреннюю зарядку), и ребята струйкой потянулись к стульям. Китерварг командовала:

Все вы знаете свои роли. Вы – стряпчие, вы – агенты, вы – контейнеры. Стряпчие собирают сведения с мест о многочисленных продвижениях, передают агентам, тем – несут к контейнерам.

И каждый из ребят подошел к своему стулу и произнес свою фразу: «Расскажите, какие вы проводите в данный момент работы? И какие еще продвижения вы должны будете сделать в следующий момент?». И они повторяли эту фразу некоторое время, но не хором, а невпопад, и их голоса гулко отдавались под сводами столовой. Потом каждый, поднатужившись, схватил по стулу, и они принялись ходить со своей ношей по видимо, ранее задуманным, извилистым маршрутам, а потом начали передавать стулья, видимо, агентам, а те… Я все пытался врубиться в эту систему, а потом – бутер его знает почему – погас свет. И музыка замолчала.

Китерварг завопила:

– Где монтер? Ко мне, сюда!

А мне послышалось сзади тихое хрюканье. И дальше пошла другая музыка. Я такую не люблю. То есть не то, чтобы не люблю. Она мне просто никогда не доставалась, а когда стал начальником – уже стало не до того. Но и движок пошел из динамиков!..

Сзади – шарканье, стук каблуков, да и стук потяжелее – видно носилась эта зелень со стульями, и уже не только хрюкала, но шипела и давилась, зажимая ладошками рты. И еще в полной темноте я заметил зеленые искры, видимо, народ нацепил значки с диодами. И зеленые двигались вовсе не так хаотично, как поначалу казалось. Судя по всему, они со своими стульями носились по кругам и эллипсам, а потом устремлялись к определенному центру, и там начинало что-то происходить.