Между перегородками, известного назначения, стояли грубые бежевые бумажные мешки с сургучными печатями, а посередине помещения на заляпанном плиточном полу помещался стандартный пресс из инструментального цеха.

– И что в них? Оно? – спросил Анпилогов, ткнув пальцем в склад возле перегородок.

– А здесь, Леонид Михайлович – всякого намешано. Чтобы, впрочем, отравить… извините, перепугать насмерть половину человечества – вполне хватит, – обернулся человек, сидящий возле осциллографа, и Анпилогов с неудовольствием понял, что это Женя Патокин – ближайший сотрудник академика Пеструхи. Патокин смотрел на Анпилогова с вымученной торжественностью, приподняв брови, и все время делал движение головой в сторону мешков – мол, вон пойди, отсыпь, попробуй! И даже добавил, по-доброму, приглашающе:

– Испробуйте, Леонид, не пожалеете!

– Мне, ребята, не до шуток. Если у вас есть, что показать… – Леник сделал крайне занятой вид, словно проблема постного огня его занимала не сильно, а других дел было невероятно много. Но и Женя, и подполковник Синицын вполне разбирались в нынешнем состоянии дел, и ложная анпилоговскаяя озабоченность им претила.

В конце концов, Синицын торжественно стащил с вешалки комбинезон-хламиду их несгораемой ткани, влез в рукава и потребовал, чтобы Патокин завязал сзади тесемки и натянул на него, словно на хирурга перед операцией резиновые перчатки. Потом Женя снова пошел на свой пост, а Синицын вскрыл мешок, достал мерной мензуркой на длинной ручке некой бесцветной крупки, от которой, казалось, исходило несильное свечение, насыпал ее на рабочую поверхность пресса и покрутил ручку.

– Давление? – нарочито сурово бросил Патокин.

– Пошло давление, – рявкнул полковник.

При этом на осциллографе у Патокина всплыла зеленая воронкообразная кривая, затем края ее начали изгибаться, словно сама она засасывала себя внутрь, а на экране контрабандной машинки возникло каплеобразное изображение и покрылось сложной гаммой цветов от красного до лиловато-синего.

Анпилогов инстинктивно попятился, вспомнив, чем закончился эксперимент всего месяц назад. Но Синицын продолжал чудовищно медленно крутить штурвал пресса, воронка продолжала всасываться сама в себя, а каплеобразный факел полыхал на контрабандном мониторе, постепенно удлиняясь, вытягиваясь.

И только корпы не давали никаких картинок. На них лежали ячеистые таблицы, убористо загруженные цифрами. Звуковой корп время от времени выкрикивал команды, и Патокин покручивал вольеру осциллографа.

– Так, ну что мы имеем? – наконец, строго и брюзгливо спросил Леник.

– Мы имеем: состав горючего, вычисленный нами с Демурой на основе анализа зашифрованной информации создателей огнемета, – рапортовал полковник Синицын. – Мы имеем описание конструкции самого огнемета, выраженное в цифрах – длинах, величинах, углах, толщинах, кривизне поверхностей и так далее. И, в-пятых, мы имеем весьма странное описание вызова – я не зря употребил это слово – именно вызова, некоей инициации процесса постного горения. Процесс идет только после воздействия давлением на твердое вещество, причем увеличения рывкообразного, путем повышения воздействия, кратного набору простых чисел с определенной последовательностью коэффициентов. Только при повторении последовательности чисел со сложным путем подобранными нами коэффициентами, мы можем инициировать зарождение постного огня – крайне экономно расходующего недорогое топливо и способствующего выбросу высокотемпературной плазмы…

– Ну да, – задумался Леник, видимо Явич тогда этой последовательности подобрать-то и не смог! А ведь ящики-то с каменной крупкой него стояли…

– Какое «не смог»! – возмутился Патокин, – Да вы думаете, что говорите, Леонид Михайлович! При вскрытии этой шифровки пришлось задействовать такие вычислительные мощности! Нравится нам или не нравится использование корпов, но производить столько вычислений за столь короткий период вряд ли можно было бы в иных условиях. Вот эти – он ткнул пальцем в пластиковое создание несерьезного вида, на экранном личике которого полыхал постный огненный хвост, – не выполнили бы и тысячной доли того! Важен же процесс факторизации. А вы говорите о Выборгском, о том, что он собственными силами пытался вскрыть эти шифрограммы. На чем он мог считать? На счетах? На логарифмической линейке?

Анпилогов провел ладонью по внезапно вспотевшей лысеющей голове.

– Вы правильно, намекаете, Женя. Но при этом забываете, что Федор Выборгский был весьма здравомыслящим и талантливым человеком… И еще – он мог в юные годы общаться с создателями огнемета – хотя никогда об этом не говорил. Да он вообще был… Впрочем, почему был? Он жив живехонек. Только выудить из него чего…

– Жив? – почти хором выпалили Женя им Синицын. – И не желает ничего говорить?

– А вот – не желает. На фиг ему не нужны наши космические достижения. Ну, это я так полагаю. А, впрочем, не знаю. Сам он ни в чем не признается. Помрет, и не признается.

– Дело тут думаю, не в достижениях, – проговорил вдруг подполковник. – Сильно я подозреваю, что Выборгский боится рассказывать о своих знакомствах с создателям огнемета. Ибо все эти таинственные возможности, все эти шифровки на квантовом уровне… Ну, кто в те времена был способен на такое?

– А ты побольше ори! – возмутился Анпилогов и стал тщательно оглядывать высокий запыленный потолок дамского туалета.

– Да нету тут прослушки, поверяли уже! – замахал руками Синицын.

– Это он хочет сказать, – распевно начал Патокин, что при внимательном, на Планковском уровне, изучении лигоструктур, а также предметов, связанных с зашифрованными текстами и схемами, касающимися данного изобретения – всякий раз возникает мысль о неестественном, нетерриабельном – происхождении данных элементов. Да уже и не потому, что нетерриабелен их состав, а прежде всего потому, – еще более издевательски и распевно добавил Патокин, – что обычные составляющие микромира поддерживаются черт знает каким образом в ряду возбужденных энергетических состояний, что возможно только при воздействии очень мощного точечно направленного поля. А откуда оно берется, а? – наивно закатил глаза Патокин.

– Это вы по вечерам со своим шефом обсуждаете? – загремел на него Леник Анпилогов. – А вы со своим милейшим шефом понимаете, что такими рассуждениями наносите смертельный вред государству, которое только сейчас воспряло на основе величайшего открытия Федора Выборгского? И вы с вашим шефом… – уже плюясь горячей слюной, продолжил Леник, выкатив свои мелкие очень черные глаза на Патокина.

Женя нехотя поднялся со стула, подошел к Анпилогову, обнял его за плечи и сказал. – Леник, мы… с шефом-академиком никогда больше этого делать не будем! И еще, учтите, я ни за что, ни при каких ваших потугах не перестану уважать отдел имитации, дорогую Климашу и вас лично. И прежде всего за то, что на своей Второй территории вы, сами того не подозревая, упорно отстаиваете главную – аналоговую составляющую нашего несчастного государства. Да и вообще, – Женя оставил ошарашенного Анпилогова, повернулся, пошел к выходу и проговорил, словно нехотя, – нашей горячей… живой жизни.