В баке осталось еще немного горючего, кое-что из добытого с автобазы, удалось протащить мимо ошарашенного охранника. В конце-концов, Леник схватился за руль и полетел в сторону Плещеева.

Дороги были пустынны, только иногда пролетали перегруженные молчаливыми людьми в черном грузовики. По обочинам выстроились легковушки, брошенные, покоробленные, некоторые еще догорали, испуская удушливые запахи горелой резины пластмасс.

Проезжая мимо ошаловского леса, Леник заметил сиреневатое свечение над соснами, но не придал этому значения, решив, что там просто сконцентрировались темные тучи и сквозь них просвечивает солнце.

Анпилогов рвался к железному дому на горе, ему нужно было, наконец, понять! Он был уверен, что вытрясет из Явича то, что тот не сказал ему в прошлую их встречу.

Калитка оказалась распахнутой, решетка поднятой, собака, видимо, вырвалась на свободу. Леник бегом преодолел лестницу и принялся стучать кулаками в черную, гладкую, глухую дверь. Ему уже стало казаться, что Явич не появится оттуда никогда, но тут заскрежетал засов, и над цепочкой появилась его полуседая голова.

– Ну, пророк от лигокристаллов, ну?! – накинулся на него Леник и стал рваться внутрь.

Выборгский скинул цепочку и впустил его. Леник с размаху влетел в недавно выбеленную чистую и светлую комнату и продолжил натиск:

– Ты мне все скажешь, бутер щербатый!

Явич провел темной клешней по щетине на подбородке и поморщился. Ругательство, брошенное Анпилоговым, считалось на Ледострове крепким и наиболее оскорбительным.

– И с чего бы это ты, Носатый?.. – начал Явич неуверенно.

– С чего? Ты хоть радио слушаешь?

– Так в поселке же электричества нет, вот и калитка не работает. Я и собаку спустил – пусть погуляет. И батарейки все сели.

– Ага, значит, ничего не знаешь – не ведаешь? – прищурился Анпилогов.

– Да-а-ааа… – протянул Выбогский, – и хлеб в доме кончился, и идти в магазин сил нет, там, правда, в подвале тушенка осталась. Много.

– Понятно, Явич, ты вполне можешь продержаться, – Леник слегка остыл и сел на черный, обитый древней потертой кожей, диван.

Выборгский, в конце концов, перестал жаловаться, притих, посерьезнел и выслушал рассказ Леника молча, не перебивая.

И покуда Анпилогов говорил, срываясь на крик, объясняя про пригородные станции, плотину под Учгородком, архивы, «переведенные на ящики» и прочее и прочее, о чем он подозревал, но у него не было ровно никаких данных из-за недельного глухого сидения за забором, лицо Явича становилось все более серьезным, более успокоенным, причем, словно бы даже более молодым – оно разглаживалось, сбрасывало выражение жалости, зависимости от мелких страхов. Явич постепенно возвращался к себе – к себе стойкому, жесткому, умному, тому, которого Леник знал по Ледострову.

Дальше пошла речь о дороге, отсутствии топлива, горящих автомашинах, и грузовиках, несущих куда-то людей в темной, словно одетой наспех, одежде.

– Армия? – спросил Выборгский.

– Не знаю, ни бутера я не знаю! – визгливо выкрикнул Леник, – Наш охранный отряд и военпреды молчат и гужуются в курилках.

– А что за башнями? – Явич преобразовал и свои жалостливо распахнутые слезящиеся старческие глазищи, собрал их в острые щели, на которые тут же наползли вздутые веки, и бросил на Анпилогова быстрый испытующий взгляд.

– Де не фига там нет, за башнями! Старцы давно сгинули, нам давали одно изображение на лигах. А где те лиги? Телевидение ведь все было из корпов, другого пока не наладили, но, говорят, регулярно идут передачи как с радиостанций со старой аппаратурой, так и по сохранившейся еще трансляционной сети – и это, кстати, хоть как-то стабилизирует жизнь.

– И ты эти передачи слышал?

– Мне – не до них. Но я слышал другое – голос из телефончика с диском без цифр.

Явич прикрыл глаза и кивнул.

– И кто там был, на вертушке?

– Вот ты хочешь, чтоб я все знал… Я же, как кур в ощип… Голос, голос, – Леник вцепился пятерней в коротко остриженные полосы, поелозил подушечками пальцев по коже, словно бы стараясь утихомирить разгоряченную голову, и тут вдруг сообразил, об этом голосе, – Явич, а ведь это Женька Патокин. Ей Богу. Хриплый, сорванный, но его… Явич, может быть такое?

– Может, – твердо сказал Явич. – А этот, в лаборатории-то твоей? Толстый, кряжестый… Пень? Да, да, Пень. Он как?

– А он, как раз, и смылся куда-то. Мне нужно было подключать Климашу, работы круглосуточные, а Пень – как сквозь землю. И как он вышел за забор – просто и представить не могу.

– Святая ты душа, Леник. У меня была с ними связь, через сына, через Олега. Но потом они меня подзабыли, стар я слишком. Но организация существовала, и, видимо, был крепкий куст в Доме властей. Какое-то время они поработают, думаю, но потом их… – Выборгский резанул искалеченной рукой по воздуху. Здесь таким людям власти на долгое время не дают.