…Стоило осколкам попасть чуть выше, и мама осталась бы вдовой, мы с братьями и сестрой — сиротами, а младшая, Катюша, и не родилась бы.

— А как отец вернулся, помните?

— Смутно, но помню. Мне было лет пять. Мы ждали его, знали, что он ранен и почти год пробыл в госпиталях Москвы. Так что знали главное: жив, ждали, что вернется, не ведали лишь, когда точно. И вот зимой, кажется, в середине января, мимо окон промелькнула солдатская фигура! Дедушка, бабушка, мама, все, кто находился в доме, бросились к двери. Слезы, море слез!..

— Много мужчин вернулось?

— Единицы. А из парней 23-24-го годов рождения, которые ушли на фронт с нашей улицы, ни один не вернулся. Ни один!

Для меня все погибшие на той войне — герои. И все выжившие — герои. Для них не настало легкой жизни после победы, они поднимали из руин страну, поднимали детей. Без их отваги и самоотверженности не было бы России. Совсем не было.

— Виктор Степанович, после войны трудно жили?

— Трудно. Землей жили. Отца редко видели — на работе пропадал; весь дом вела мама. У всех у нас свои обязанности. Наташа — по дому, я — воду таскать. В пойме огород высаживали, воду из реки приходилось носить, поливать. И дрова на мне. Из леса дрова не возьмешь — только с выделенной делянки. Пилили сами, кололи. Еще можно было сучья подбирать. Сено заготавливали, корову держали, кур. За скотиной ухаживать — тоже моя работа. Коней я особенно любил, верхами — без седла… А по зимним вечерам пух козий обрабатывали — это все вместе. Одевалась-обувалась семья за счет продажи пуховых платков… Не возникало никогда у нас, детей, такого вопроса: делать или не делать. А кому делать?

…рямо скажу — никогда я особо робким не был, не монашествовал… Влюблялся часто, еще в школе… Меня потом спрашивали: а как жена, к бывшим не ревнует? А что ревновать? Что было — то было.

— С Валентиной Федоровной когда познакомились?

— Да тогда же, на ноябрьские праздники в 1960 году, у товарища моего Шипилова Ивана. Мы с ним вместе и в училище учились, и на заводе в одной смене работали. Сложились, девушек пригласили… на Валю я сразу внимание обратил — она всем распоряжалась, все готовила, да и девушка была видная и, чувствовалось, с характером. Так получилось, за столом рядом сели… Поговорили, посмеялись, песни попели — пела она замечательно, душу трогало…

А тогда до дома проводил… Ну и все.

Признаюсь, была у меня уже симпатия, тоже Валя; еще до армии с ней встречался, она потом техникум закончила, распределилась в Домбаровку, где я служил; часто, а иногда и в самоволки, к ней бегал. И из Орска как выходной — тоже к ней.

С Валентиной, хотя понравились мы друг другу сразу, встречались поначалу довольно редко, потом чаще… А в Домбаровку я ездил все реже, потом все стало ясно. Выбор был сделан. Это жизнь.

А мы с Валей не то что встречаться часто стали — поняли, жить друг без друга не можем! Валентина Федоровна была из доброй семьи, рабочей, казачьей. Мама ее, Анна Алексеевна Шепелева, одна четверых детей поднимала, отец еще в войну умер. Сама Валя работала мастером по пошиву легкого женского платья. Она к труду приучена с детства. Сделал ей предложение. Пока я служил в армии, брат Александр взял участок земли под строительство своего дома и мне — рядом, тогда это очень поощрялось, и предприятия всячески этому содействовали — для закрепления кадров. В то время вокруг Орска выросли целые поселки индивидуальной застройки.

Взял и я ссуду на заводе, и вместе с братом Александром сами и строили вечерами, да в выходные друзья-заводчане помогали. Конечно, тяжело было, но уже через год дом был готов, небольшой, но для нас тогда он был роскошный. Попросторнее хотел бы, да нельзя было: раньше ведь все регламентировалось.

Родителей к себе перевез. Отец в автоколонне шофером сразу начал работать.

А в Новый год и свадьбу сыграли. Мама нас старинной иконой благословила, как положено. Потом той же иконой Валя нашего сына Виталия со Светой благословляла.

В самых разных местах страны люди принимали Виктора Степановича за своего. В этом был один из феноменов Черномырдина.

— А детей чему пытались учить?

— Да ничему особенному, просто видели они, что отец и мать работают по совести — так и им надо. Правда, на старшего, Виталия, пришлось влиять при выборе профессии. Он после школы задумал идти в военное училище…

— Строго указали?

— Приказывать, указывать в таком деле бесполезно, я-то его характер знаю. Позвонил своему другу, командиру полка (его часть рядом с заводом в Оренбурге стояла, когда я был еще директором; сын у него того же возраста был, с теми же стремлениями, что и мой) и говорю:

«Толя, приеду к тебе на майские праздники с Виталей. Жить будем в части. Но с условием: ребят переоденем в форму, в сапоги и чтобы как все — по распорядку, без поблажек!»

Три дня они и жили — по режиму. Не знаю, насколько повлияло это на Виталия, но призадумался он точно. А потом поступил на нефтяной факультет в Институт имени Губкина.

Андрей, младший, потом его же закончил. Нормальные у меня ребята, дружные; никогда не злоупотребляли ни фамилией, ни положением отца.

Случай даже был курьезный. Будучи студентом, Виталий ехал на практику в Западную Сибирь, в Уренгой. Позвонил мне перед отъездом из Москвы:

«Папа, не вздумай поручать кому-нибудь, чтобы меня встречали, и вообще, чтоб без лишнего. Я сам там буду с ребятами, в общежитии».

Ну сам так сам. Единственно, я спросил: «Когда самолет прилетает?» Я был тогда в Тюмени и все же не удержался, знаю, как у нас бывает, позвонил в Уренгой, своему заму:

«Там Виталий мой прилетает, ты понаблюдай за ним, только аккуратно, издали, чтобы он тебя не видел».

Он в лицо сына не знал да и понял все по-своему… Хотел как лучше… Как только «Ту-154» приземлился, вошел и начал спрашивать у всех, кто примерно по возрасту подходил: