— Не особенно.

Он притянул меня к себе и поцеловал. Это меня удивило. Обычно я ненавидела целоваться в ресторанах. Мне было обидно за других посетителей, у которых, возможно, никого не было потому, что они были либо слишком старыми, чтобы иметь партнера, либо просто одинокими.

Эксли не думал о других людях и поцеловал меня снова. Он был на вкус как медовое масло из булочек, и, когда он остановился, мои губы сами по себе остались приоткрытыми в ожидании новых поцелуев.

Он откинулся на стуле:

— Теплее?

— Намного.

— Раньше говорили, что девять растений даруют вечную жизнь тому, кто ими владеет.

Мне вдруг стало интересно, сколько лет Армандо: ведь у него есть все девять растений.

— Но теперь, — продолжал Эксли, — легенда изменилась, и считается, что девять растений приносят счастье в различных формах: деньги, любовь или даже дети.

Я подумала обо всех этих людях около прачечной. Людях, которые приходили к Армандо. Они приносили ему любовь, деньги и в некотором роде были его детьми.

— Ну, скажем, эти растения очень и очень ценное и удачное приобретение, поскольку приносят людям то, чего они больше всего хотят.

— Почему они не нашли тебя?

— Я все время задаю себе этот вопрос. Я сделал все, что мог, чтобы приготовиться к встрече с растениями, но они не пришли. Люди проводят годы, иногда всю жизнь, оттачивая ум, пытаясь довести до совершенства свое сознание, которое привлечет к ним растения. Они едут в Индию и живут с гуру или проводят годы на Амазонке с шаманами, лекарями и знахарями всех сортов. Но, даже проделав все это, чертовски трудно приобрести все девять растений. Поверь мне, многие так и умерли, не добившись ровным счетом ничего,

— Ради легенды?

— Люди и ради меньшего шли на плаху.

Выйдя из ресторана, Эксли потянул меня на Двенадцатую улицу, между Пятой авеню и Юниверсити-плейс. Мы начали страстно целоваться, обсуждая в перерывах растения и мифы о бессмертии, любовь вообще и воспроизведение потомства в частности. Мы целовались благодаря индейским шаманам, знахарям и черенкам из прачечной в Нижнем Ист-Сайде.

Когда он прижимал меня к себе, от его пиджака пахло свежей землей. Я расстегнула три верхние пуговицы на рубашке Эксли и прижалась лицом к его груди, к мягким, как весенняя трава, волосам.

Он был первым мужчиной, с которым я целовалась после развода, и у меня было ощущение, что вся моя боль и отчаяние стоили этих поцелуев и были выстраданы именно ради них. Так, словно, если бы я никогда не встретила своего мужа, а потом с ним не развелась, я бы не стояла сейчас на углу с продавцом цветов, который целовался лучше, чем кто-либо в моей жизни.

Я схватила его за руку.

— Хочу тебе кое-что показать. Пошли.

— Куда мы идем?

Пройдя четыре улицы и сто раз поцеловавшись, мы добрались до места.

— Вот мы и пришли. Это — прачечная самообслуживания. — Я произнесла это с некоторой долей благоговения.

Эксли слегка отступил, чтобы все лучше разглядеть. Должно быть, мы выглядели как двое ненормальных: с открытыми ртами заглядывающими в грязное, треснувшее окно старой прачечной. Он вынул из кармана зажигалку и прильнул к окну. Пламя зажигалки вдруг выхватило папоротник из темноты, словно рок-звезду в финале шоу.

— Это он. Это огненный папоротник.

Я чувствовала себя так, точно сделала ему величайший в мире подарок.

— Красавец. Восхитительный. — Он повернулся ко мне. — Спасибо за то, что показала его мне. Благодарю тебя за то, что показала мне нечто столь изысканное.

Когда мы уходили оттуда, я взяла его за руку и не отпускала всю дорогу до моей квартиры.

Когда мы вошли, райская птица лежала на боку. Ее длинные листья были неловко подвернуты под каким-то странным углом. Вокруг валялась земля из горшка.

— Ее надо пересадить. Не возражаешь, если я сделаю это?

Эксли прямо-таки уронил мою руку, кинулся к растению и начал собирать землю в горшок

— Она никогда раньше не падала. Однажды опрокинулся кротон, но райская птица никогда.

Я взяла его за руку и тянула, пока он не поднялся. Обняла его за шею и прошептала:

— У меня есть земля и садовые ножницы. Я знаю, что такое земляной ком на корнях. И я обещаю тебе, что сделаю это утром.

— Прости. Это у меня в крови. Она — мой ребенок.

— Я не собираюсь оставлять ее без присмотра и не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

— Знаю.