Том 1. Стихотворения
вернуться

Бунин Иван Алексеевич
Шрифт:

14. VIII.08

Иерихон *

Скользят, текут огни зеленых мух. Над Мертвым морем знойно и туманно От блеска звезд. Песок вдали — как манна. И смутный гул, дрожа, колдует слух. То ропот жаб. Он длится неустанно, Зовет, томит… Но час полночный глух. Внимает им, быть может, только Дух Среди камней в пустыне Иоанна. Там, между звезд, чернеет острый пик Горы Поста. Чуть теплится лампадка. Внизу истома. Приторно и сладко Мимозы пахнут. Сахарный тростник Горит от мух… И дремлет Лихорадка, Под жабий бред откинув бледный лик.

14. VIII.08

Караван *

Звон на верблюдах, ровный, полусонный, Звон бубенцов подобен роднику: Течет, течет струею отдаленной, Баюкая дорожную тоску. Давно затих базар неугомонный. Луна меж пальм сияет по песку. Под этот звон, глухой и однотонный, Вожак прилег на жесткую луку. Вот потянуло ветром, и свежее Вздохнула ночь… Как сладко спать в седле, Склонясь лицом к верблюжьей теплой шее! Луна зашла. Поет петух в Рамлэ. И млечной синью горы Иудеи Свой зыбкий кряж означили во мгле.

15. VIII.08

Долина Иосафата *

Отрада смерти страждущим дана. Вы побелели, странники, от пыли, Среди врагов, в чужих краях вы были. Но вот вам отдых, мир и тишина. Гора полдневным солнцем сожжена, Русло Кедрона ветры иссушили. Но в прах отцов вы посохи сложили, Вас обрела родимая страна. В ней спят цари, пророки и левиты. В блаженные обители ея Всех, что в чужбине не были убиты, Сбирает милосердый Судия. По жестким склонам каменные плиты Стоят раскрытой Книгой Бытия.

20. VIII.08

Бедуин *

За Мертвым морем — пепельные грани Чуть видных гор. Полдневный час, обед. Он выкупал кобылу в Иордане И сел курить. Песок как медь нагрет. За Мертвым морем, в солнечном тумане, Течет мираж. В долине — зной и свет, Воркует дикий голубь. На герани, На олеандрах — вешний алый цвет. И он дремотно ноет, воспевая Зной, олеандр, герань и тамариск. Сидит как ястреб. Пегая абая Сползает с плеч… Поэт, разбойник, гикс. Вон закурил — и рад, что с тонким дымом Сравнит в стихах вершины за Сиддимом.

20. VIII.08

Люцифер *

В святой Софии голуби летали, Гнусил мулла. Эректеон был нем. И боги гомерических поэм В пустых музеях стыли и скучали. Великий Сфинкс, исполненный печали, Лежал в песках. Израиль, чуждый всем, Сбирал, рыдая, ржавые скрижали. Христос покинул жадный Вифлеем. Вот Рай, Ливан. Рассвет горит багряно. Снег гор — как шелк. По скатам из пещер Текут стада. В лугах — моря тумана… Мир Авеля! Дни чистых детских вер! Из-за нагих хребтов Антиливана Блистает, угасая, Люцифер.

20. VIII.08

Имру-Уль-Кайс *

Ушли с рассветом. Опустели Песчаные бугры. Полз синий дым. И угли кровью рдели Там, где вчера чернели их шатры. Я слез с седла — и пряный запах дыма Меня обвеял теплотой. При блеске солнца был невыразимо Красив огонь прозрачно-золотой. Долина серая, нагая, Как пах осла. В колодце гниль и грязь. Из-за бугров моря текут, сверкая И мутно серебрясь. Но тут семь дней жила моя подруга: Я сел на холм, где был ее намет, Тут ветер дует с севера и юга — Он милый след не заметет. Ночь тишиной и мраком истомила. Когда конец? Ночь, как верблюд, легла и отдалила От головы крестец. Песок остыл. Холодный, безответный, Скользит в руке, как змей. Горит, играет перстень самоцветный — Звезда любви моей.

21. VIII.08

«Открыты окна. В белой мастерской…» *

Открыты окна. В белой мастерской Следы отъезда: сор, клочки конверта. В углу стоит прямой скелет мольберта. Из окон тянет свежестью морской. Дни все светлей, все тише, золотистей — И ни полям, ни морю нет конца. С корявой, старой груши у крыльца Спадают розовые листья.

28. VIII.08

Художник *

Хрустя по серой гальке, он прошел Покатый сад, взглянул по водоемам, Сел на скамью… За новым белым домом Хребет Яйлы и близок и тяжел. Томясь от зноя, грифельный журавль Стоит в кусте. Опущена косица, Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица? Недурно бы на Волгу, в Ярославль!» Он, улыбаясь, думает о том, Как будут выносить его — как сизы На жарком солнце траурные ризы, Как желт огонь, как бел на синем дом. «С крыльца с кадилом сходит толстый поп, Выводит хор… Журавль, пугаясь хора, Защелкает, взовьется от забора — И ну плясать и стукать клювом в гроб!» В груди першит. С шоссе несется пыль, Горячая, особенно сухая. Он снял пенсне и думает, перхая: «Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».