Шарик выл, метался вокруг будки, гремя цепью и глядя на него, Шмакова, прямо-таки человеческими глазами.

— Отпусти собаку!

— Чего?

— Шарика, говорю, выпусти!

Таисия отстегнула цепь. Пес рванулся со двора. Шмаков и Таисия поспешили за ним.

Собака бежала так уверенно, будто наперед знала, где и что нужно искать. Таисия то и дело хваталась за сердце, ноги ее подкашивались от дурного предчувствия. По пути к ним пристали еще несколько баб, все охали, ахали, поддерживали Швыдкую под руки.

Собака бежала к заброшенному сараю ксендза. Шмаков становился все мрачнее.

Двери в сарай были распахнуты. Шарик взвизгнул и кинулся на кучу соломы в углу, разгребая ее лапами. Шмаков отогнал псину, начал осторожно разгребать жухлую желтую массу.

Общий вздох прошелся по сараю. Из разбросанных в стороны клочьев соломы показалась девичья рука, изорванное платье, обнаженная грудь, окровавленные ноги…

— Доченька, — истошно закричала Таисия и рухнула перед телом Оксанки.

— Задушили, изверги, — прошептала одна из женщин, указывая на багровые следы на шее девушки.

— Снасильничали и убили, — прошептала другая. Подогнали телегу. Багровую шею Оксанки закрыли платком, тело накрыли покрывалом. Телегу тащили бабы — на единственной лошади уехал в город председатель. Процессия двигалась по селу, прирастая людьми. Они перешептывались, потрясенные случившимся. В первый раз в послевоенные уже дни смерть так жестоко ворвалась к ним, забрав самую красивую, молодую жизнь.

Таисия была почти без памяти. Когда процессия дошла до ее хаты, она рухнула у крыльца и не поднялась. Бабы внесли ее в дом, рассуждая, что делать дальше.

— Так ведь и Марья пропала! — вспомнил кто-то из толпы.

— А ну-ка хлопцы, пошукайте по селу — где Анд-жей? — приказал Шмаков двум мальчишкам лет по тринадцати. — Только осторожно! Разговоры с ним не заводить. Найдете, бегом сюда. А ты, Митька, беги на дорогу, высматривай председателя. И вот что. Тело надо в часовню отнести, там прохладно.

— Нет уж, пусть сначала советская власть на Оксанку посмотрит! — завизжал кто-то из баб.

— Так когда он вернется-то?

— Говорил к полудню, — сказал кто-то.

— Председатель вернулся! — крикнул посланный в дозор Митяй.

Молчаливая толпа встретила Мирослава Иваныча у сельсовета. Они теснились вокруг телеги, на которой лежала мертвая девушка.

— Это что же такое делается. Мирослав Иванович? — заголосили бабы. — Девчоночку загубили, изверги! Надругались, задушили! А у нас в каждой хате дети! Как нам жить-то?

— Да я-то что? — растерялся председатель. Разыгравшаяся трагедия была для него полной неожиданностью.

— Так ты власть — найди злодея!

— Я? Да столько всякой мрази вокруг шатается, сами что ли не знаете? Это надо полк солдат вызывать, чтобы лес прочесать!

— А может, убивец-то поближе сыщется? — крикнул Шмаков. — Марья-то тоже пропала! И сожителя ее нигде нет, ребятня все село обыскала!

— Но-но, Кузьма Федорович, ты мне народ не мути! При чем здесь Анджей?

— А при том! Намедни Марью избил до полусмерти, я его еле от нее оттащил! А теперь ни Марьи, ни его самого! И Оксанка мертвая.

— Ты одно с другим не путай! Мало что промеж бабы с мужиком бывает. Бьет — значит любит, как говорится.

— Ага, и чешет сейчас с Марьей до границы. А с Ок-санкой, видно, просто побаловаться захотел напоследок. Да силы не рассчитал, — высказался деревенский пьяница Трофим.

— Молчи, дурак! — дала ему затрещину законная супруга.

— Вот, правильно твоя баба говорит: выпил, так и молчи!

— Короче, председатель! Я думаю, милицию надо вызывать! — гнул свое Шмаков.

Шум мотоцикла ворвался в людской гомон. Толпа смолкла — к сельсовету подъехал Анджей Стронский.

«Откуда у него мотоцикл? — подумал Курт. — Не иначе украл, идиот! И зачем вернулся? Сейчас бабы его в клочья порвут.»

Анджей снял шлем, блестящие на солнце светлые волосы рассыпались, обрамляя красивое лицо, которое ничуть не портили мелкие веснушки.

— Что случилось? — он удивленно оглядывал толпу.

Увидел телегу, подошел. Люди молча расступились, давая ему дорогу, и, казалось, были готовы тотчас сомкнуться вокруг него железным кольцом, из которого живым не выйти.

— Оксана! — ахнул Анджей. — Господи, девонька, как же это? Кто ж тебя?. — и столько в его голосе было неподдельного удивления, ужаса, что бабы, которые минуту назад готовы были вцепиться в него, жалостливо всхлипнули и заревели.