Тотросиай взял меня за руку, и мы полетели куда-то наискосок и вверх. Скорость была умопомрачительной. Сколько мы летели — несколько секунд или вечность?

Наконец-то, собравшись с духом, я поинтересовался у своего провожатого:

— Куда мы летим?

— В Зал Силы небес, — ответил мне ангел гулким голосом.

«А надо ли мне туда?» — подумал я. И спросил ангела:

— Здесь был Иегуда-Юдл Розенберг?

Разговор шел на святом языке — древнееврейском, итальянский в высших мирах не очень-то в ходу. Тотросиай, по еврейской привычке, ответил вопросом на вопрос:

— А почему ты спрашиваешь?

— Он умер.

— Все умирают, — сказал ангел.

— Он умер в результате погружения в Меркаву.

— Я только провожал его до второго зала.

— А ты со мной будешь и там?

— Нет. Почти все ангелы обитают каждый в своем зале.

Я обратил внимание на слово «почти». Значит, есть кто-то, кто может курсировать из зала в зал. Хорошо бы узнать, как зовут этого ангела, и заручиться его поддержкой. А может, это даже не ангел, а сараф или офан? Они, как я читал, существа не шибко умственные, и вряд ли удастся с ними договориться.

Бесконечный полет закончился. Я боялся посмотреть вниз, в бушующее море огня. Перед нами возник арочный вход, за которым было темно. Справа и слева от него возникли огненные стражи, которые потребовали от меня печати.

Вновь в руках моих появились огненные знаки. Правую печать, Адирировна, я протянул стоящему справа, а левую, Охзейи (еще один псевдоним Князя Божественного Лика), — отдал налево.

Что-то в их реакции подсказало мне — эти ворота тоже будут пройдены успешно, меня допустят во второй зал.

Темнота неожиданно ударила по глазам.

«Я во втором зале, — подумалось мне, — Зале Силы небес, но что-то здесь подозрительно темно. И тихо».

Постепенно до моих ушей донесся плач — тихий-тихий, но такой, будто одновременно плачут миллионы людей. И стенания.

Плач звучал откуда-то из-под моих ног. Я осмотрелся и обнаружил, что вишу в воздухе (по спине побежали мурашки), а где-то бесконечно глубоко внизу…

Ну да, здесь должен находиться ад. Семь этажей сейчас подо мной — от геенома до шеола, и в каждом — огонь неугасимый, и огонь каждого нижнего этажа жжет в шестьдесят раз сильнее верхнего. Это я помню из Талмуда. Помнится, наш ребе в ешиве говорил в шутку: «Тому еще повезло, кто попал в гееном». А где-то там и Ад Первобытной Грязи, и Врата Смерти, и Врата Безмолвия…

В ужасающей бездне текли огненные реки, и «малхей хабала» — ангелы-мучители — погружали туда души грешников. Впрочем, ясно я видел только гееном, остальные этажи изредка появлялись сквозь просветы в огненных реках.

Ангелы появились передо мной внезапно, они сияли в темноте, словно факелы.

— Печати, — протянул огненную руку страж зала.

От мысли, что мне предстоит навсегда остаться в этом зале, стало жутко. Не загремлю ли я прямиком в ад?

— Хаим! Хаим Малах! — заорал я изо всех сил.

Острые иглы впились мне в мозг через ноздри. Огненные фигуры ангелов поплыли перед глазами…

…и я очнулся у себя в кресле. Возле меня стоял Хаим Малах с пузырьком нашатырного спирта.

— Ты слышал, как я говорил с ангелом? — спросил я.

— Нет. Ты молчал, а потом вдруг заворочался и стал звать меня. Я понял, что тебе лучше вернуться. Наверное, из того мира слышно только то, что предназначается для этого мира.

— А сколько я там был?

— Минут пять, не больше.

— О-ох, — я застонал, — а мне показалось, что вечность.

— Значит, без печатей там делать нечего? А где ты был на этот раз?

— Во-первых, — я встал с кресла и прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы, — ты совершенно прав, мой Вергилий, без печатей там делать нечего. Хотя ангел Тотросиай намекнул мне, что существует некто, свободно шастающий между небесами. Хорошо бы нам с ним познакомиться. А во-вторых — был я сейчас в аду.

Хаим ахнул:

— Я слышал, что на втором небе помещается ад. Ну и как там?

Я передернул плечами:

— Малоприятное место. Неужели после смерти я туда попаду?

— Обязательно. И я тоже.

— Тогда обмоем это дело, — я принялся доставать из буфета свертки с едой.

Малах решительно отказался:

— Я некошерного не ем.

— Еду и вино я купил в гетто.

Ели мы прямо из свертков, так как кошерной посуды у меня не было. Я буквально умирал от голода. Хаим пил вино из стакана для кидуша, принадлежавшего еще моему отцу.