Шрифт:
Когда-то на стойбище одни только старики и совсем молодые ребята остались. Все взрослые мужчины ушли со стадами на север [146] . Оставили людей для того только, чтобы они рыбу заготовили на зиму [147] . Яранги поставили на высоком месте. Так и жили.
Лето было дождливое. Женщинам много работы было. Юкола плохо сохла. Только подсыхать начнет — ее опять дождем намочит. Они все время юколу переворачивают, смотрят. Если мухи отложат личинки в складку возле хвоста, то нужно эту часть разбить камнем на камне и на костре прожечь.
146
После того как снежный покров таял на границе весенних и летних пастбищ, стойбище разделялось: мужчины вместе с незамужними женщинами и подростками отправлялись пасти оленей, неся на себе все необходимое. Подобная откочевка обычно была более чем на 30 км (Богораз 1991: 21; ср.: Беретти 1929: 49), это расстояние покрывалось за 3-4 дня пути (Шишмарев 1852: 195). Оставшиеся на летовке около реки или озера женщины и старики заготавливали еду: ловили рыбу, собирали траву (Орловский 1928: 69; Гурвич 1983: 102).
147
Рыболовство у чукчей не получило большого развития. Оленные чукчи ловили рыбу сетями и удочками в реках и озерах (Богораз 1991: 82-88). У чукчей, перешедших Анадырь, методы и способы рыболовства были заимствованы от оседлых коряков (Вдовин 1962: 160).
Потом осень пришла. Из стада только два человека приходили, чтобы узнать, как их близкие живут, и посмотреть, как у них рыба ловится. Эти приходившие сказали, что самые главные старики решили на другое место оленей перегонять, чтобы побольше земли занять удобной. Поэтому как только праздник молодого оленя осенью [148] пройдет, то оленеводы сразу же на другое место еще дальше кочевать будут, а их родня пускай на том же месте пока остается до снега, чтобы потом уже по снегу кочевать на зимнее место. Не хотели сразу их забирать, чтобы те успели побольше рыбы наловить и юколу получше приготовить.
148
Перед перекочевкой на зимнее пастбище в августе устраивался праздник-жертвоприношение, главным содержанием которого был забой молодых оленей (Кузнецова 1957. 265-274).
Осенью праздник молодого оленя устроили. Все как полагается сделали. Стадо погнали. Совсем далеко взрослые мужчины от своих семей ушли. Снег выпал. Санная дорога установилась.
Один раз женщина от юкольника — вешала с сушеной рыбой — прибежала и говорит:
— Я видела, что в нашу сторону много оленных людей едут. Едут на беговых нартах. Это не чукчи. Это, наверное, оленные люди — коряки едут.
Был там у них совсем старый старичок. Этот старичок и говорит одному молодому парню:
— Ты один тихонько беги вперед с луком, хорошенько спрячься и издали в этих людей три стрелы пусти. Только надо, чтобы эти люди тебя не увидели. Пусти только три стрелы одну за одной, не целясь, и тихонько возвращайся. А мы пока будем загораживаться дровами, нартами — всем, чем можем, чтобы с этими людьми из укрытия воевать. Нас мало совсем, и сильных людей среди нас нет. Может быть, эти оленные люди подумают, что наши сильные мужчины предупреждают их стрелами, чтобы не подходили близко, и мимо нас пройдут, воевать не захотят.
Молодые мальчишки стали над ним смеяться:
— Что этого старика слушать? От него никакого толку нет. Он старый и поэтому трусливый. Нам надо иначе поступить. Надо всем взять луки и выйти вперед, чтобы этих оленных людей остановить. Вон нас сколько. Для того чтобы из лука стрелять, большой силы не надо. Мы их и так убьем.
Собрались эти молодые мальчишки, взяли с собой луки, навстречу едущим пошли.
Этих оленных коряков недалеко от своего стойбища встретили. Стали в них стрелять. Никак не могут никого убить. Коряки, оказывается, в костяных панцирях были [149] . От этих костяных панцирей стрелы только отскакивают. Однако одного все-таки стрелой задели. Тот упал.
149
В сказании упоминаются только костяные панцири у корякских воинов, тогда как уже С. П. Крашенинников (1949: 382; 729) говорит, что у богатых воинов были панцири не только из кости, но и из железа, а у простых — из нерпичьих шкур.
У парней с чукотского стойбища двоих убили коряки из луков. Те в одних кухлянках были. Прямо насквозь корякские стрелы пробили их.
Видят парни — плохо их дело. Не могут они одолеть этих коряков. Тогда тот, кто не хотел один идти врагам навстречу, говорит:
— Наверное, пропали мы теперь.
Корякский лучник в доспехе с правым крылом. Фото рубежа XIX-XX вв.
Воспроизведено по: Богораз 1991: 97, рис. 84Ь
Коряки, однако, перестали стрелять. Того человека, в которого стрелой попали, на нарту положили, повезли.
Парни домой побежали. Прибежали, их старик спрашивает:
— Как воевали?
— Этих оленных коряков много. Одни взрослые воины. Одеты в панцири костяные, их стрелы не пробивают. Только мы одного застрелили. Двое наших там лежат, мертвые остались. Что теперь будет, не знаем.
Тот старичок им говорит:
— Теперь коряки ушли, чтобы своего родственника похоронить. Они ночью ему сошьют погребальную одежду и рано утром его положат на костер. Костер они неподалеку от своего теперешнего стойбища делать будут. Они теперь знают, где мы стоим, и придут завтра только к полудню нас убивать.
— Как теперь нам быть? — парни спрашивают его.
— Теперь вам своих не найти. Мы их позвать на помощь не сумеем. Только одного можно отпустить, чтобы он скорее шел искать наших родных. Он пускай им все и расскажет. Нам помощи все равно ждать нельзя. Надо все-таки сейчас нам огородиться, чтобы воевать из-за загородки.
Тогда быстро яранги поснимали и все на высокую сопку ушли. Только одну маленькую ярангочку поставили. Все остальные части так оставили, чтобы из них забор делать. Даже на этот забор все нюки положили от других яранг.